– Пришла Марго, – сказал Баз.
Видимо, она решила, что лучший способ отвлечь сотрудников – это включить сигнализацию. Это значило, у нас оставалась всего пара минут, пока паб не заполонят пожарные.
– Позаботишься о ней? – спросил Баз.
Он обращался ко мне, и не было нужды уточнять, о ком он говорил.
Я сжал руку Мэд и кивнул. Время закончилось. Все минуты, на которых мы сидели, скопились в огромную гору и грозили обрушиться.
Мэд склонилась вперед и сжала Коко в крепких объятиях. – Повеселись во Флориде, – сказала она сквозь слезы. – Я приеду как смогу, хорошо?
Теперь плакала и Коко; ее крошечное тельце сотрясалось от беззвучных рыданий.
Перед моим носом появилась рука. Нзази. Я взял руку, пожал ее, и это было лучшее рукопожатие моей юной жизни.
– До свидания, Нзази, – сказал я.
Он покачал головой и дважды щелкнул пальцами. Я посмотрел на База, который уточнил:
– Он хочет, чтобы ты называл его Зазом.
Я Суперскаковая лошадь.
Едва сдерживая слезы, я сказал:
– До свидания, Заз.
Он отпустил мою руку, перегнулся через мои колени и обнял Мэд. Объятия длились недолго, но были крепкими. Она плакала и шептала ему что-то на ухо, что-то, чего я никогда не узнаю и чего мне не надо знать.
Над нашими головами раздались шаги. Не осталось времени сказать все, что я хотел. Вместо этого я обвел их взглядом. И подумал, что, наверно, они думают то же, что и я. Никто ничего не сказал. Мы просто смотрели друг на друга. Какой исключительный момент.
. .
Свистящий звук: кто-то отодвинул кухонный ковер.
– И назвались они Ребята с Аппетитом, и они жили, и они смеялись, и увидели, что это хорошо.
Заз щелкнул пальцами.
…
– И увидели, что это хорошо, – прошептал Баз.
…
– И увидели, что это хорошо, – сказала Мэд, не выпуская моей руки.
…
Все посмотрели на меня.
– Вы, ребят, самое прекрасное сложное предложение, которое я слышал, – сказал я.
– Мы, – сказала Мэд.
– Что?
– Мы самое прекрасное сложное предложение, которое ты слышал.
– Мы.
Какое слово.
Над головой щелкнула щеколда; я поднял взгляд и прошептал слова, что бурлили под поверхностью. Слова, полные сердечного смысла, живущие где-то между Ничего и Что-то.
– И увидели, что это хорошо.
Дверца распахнулась, и мы заслонили глаза руками: от сияющего лица Марго Бонапарт исходил невыносимый свет.
– Bonjour, mes petits gourmands!
Одиннадцать
Все иначе, все по-прежнему, или Самое важное – это отпустить
Снаружи полицейского отделения Хакенсака Мэделин Фалко и Бруно Виктор Бенуччи III
19 декабря // 20:35
ВИК
«Coming Up Roses» заканчивается. «Coming Up Roses» начинается.
Магия Мэд.
Ветер бьет меня по волосам по-новому: коротким, острым стаккато.
Я вытаскиваю синюю шапку из кармана куртки и натягиваю на уши.
Мэд поет в ночной эфир. Мы сидим на обочине парковки через дорогу от полицейского участка. Размеренно гудит поток машин. Сегодня днем Марго Бонапарт довезла нас до этого самого места, и мы стояли здесь с Мэд и Базом, пытаясь набраться храбрости и войти внутрь.
Кажется, это было несколько недель назад.
Но Баз все еще там.
И тут я понимаю, почему все остальные Главы подарили Базу куда больше, чем свою историю. Баз сам что-то отдал мне. Я не могу подобрать этому имя, но это что-то, чего раньше у меня не было. Что-то теплое, настоящее. Что-то похожее на то, что было у нас с папой.
Они напоминали мне друг друга. И дело было не только в планах на будущее и бейсболе. Они понимали бурление под поверхностью; их бурление прорывалось на поверхность и взрывалось ярчайшими из красных огоньков.
– Ладно, теперь моя очередь делать заявление, – говорю я.
Мэд улыбается мне:
– Давай.
– Я, Бруно Виктор Бенуччи III, будучи в здравом уме и трезвой памяти, сим объявляю на все четыре края округа Берген…
У округа есть четыре края?
– На все края округа Берген, сколько бы их ни было, объявляю, что обязуюсь посещать полицейское отделение Хакенсака на ежедневной основе, где буду доводить всех до родимчика своей навязчивостью, пока они не отпустят База Кабонго.
… …
Мы не отрываясь смотрим на здание участка. Заявления недостаточно, совсем недостаточно. На самом деле, как только стало ясно, что его не собираются отпускать, мне пришла в голову мысль. Эта идея вряд ли обойдется мне даром, но это мелочи в сравнении с тем, что я получил от База.
В моем скоплении оставалось так мало красных огоньков. Я уже потерял папу; еще один огонек я потерять не могу.
– Я серьезно, – говорю я. – У меня есть план.
– Хорошо.
Даже на этом зверском морозе, где недолго отморозить пальцы, близость Мэд однозначно согревает. От этого мне становится грустно за свое будущее: кто знает, когда – и как часто – я буду с ней видеться. Но за настоящее мне радостно, потому что сейчас она здесь. Прямо здесь. Рядом со мной. Мэд, собственной персоной.
… …
– Ты уверен, что он придет? – спрашивает она.
Весь день до мамы так никто и не дозвонился, поэтому, прежде чем уйти из участка, я попросил одного офицера позвонить Фрэнку, чтобы он нас забрал. В памяти всплывает воспоминание: Клинт с Кори вопят со своих насестов в гостиной, пока Фрэнк опускается на одно колено. И теперь я тоже сомневаюсь: а он вообще придет?
– Придет, придет, – говорю я, надеясь, что голос у меня звучит увереннее, чем мои мысли.
– Как думаешь, он сможет отвезти меня до автобусной остановки? – спрашивает Мэд.
– Конечно. Когда мы уедем из больницы.
– Из больницы?
Я надеюсь, что в моем взгляде читается: «Ты чего, вообще?!»
– Мэд. У тебя травмы. Тебя, наверно, на несколько недель в больницу положат.
– Вик…
– Не хочешь в больницу? Ну ладно. Только не приходи потом плакаться, когда твои кости срастутся под странными углами.
– Ты ведь знаешь, что мне надо уехать, да?
Я сглатываю комок в горле, избегая смотреть на нее.
– Сержант Мендес сказала нам не уезжать из города. У тебя могут возникнуть серьезные проблемы.
