Я как-то неожиданно обрадовался его словам:
– Папины друзья говорили то же самое.
Мы подошли к дому Мэд, и я провел База к тому самому эркерному окну и предупредил его насчет стока, куда наступил сам в прошлый раз. Баз снял бейсболку и прижался к стеклу, чтобы осмотреть комнату. Там по-прежнему стоял бардак, но уже не такой жуткий. Телевизор исчез, да оно и неудивительно. Его же разрушили. Я обратил на это внимание База. Пусть видит, что дела у Мэд не в порядке, что ее дядя не просто существует, но и представляет неоспоримую опасность.
Проведя несколько минут в полном бездействии, мы обошли дом со всех сторон в поисках других окон и точек обзора. Я был благодарен Базу: он явно пошел сюда не просто для того, чтобы сделать мне приятное. Во всяком случае, мне так не казалось. Он выглядел искренне обеспокоенным. Однако я понимал его колебания. Придя сюда, он нарушал проявленное Мэд доверие.
Мы еще раз проверили переднее окно и мельком увидели Мэд. На ней были длинные резиновые перчатки; похоже, она прибиралась в доме. Мой шпионский мозг расценил это как подозрительное проявление домовитости.
Бабушки мы не заметили. И дяди мы тоже не заметили. Похоже, все было в полном порядке.
В итоге Баз настоял, чтобы мы пошли домой.
– Баз, подожди, – шепнул я.
– Что?
…
– Где твоя бейсболка?
Он инстинктивно положил руку на голову. Но ага. Бейсболка исчезла. Мы обрыскали весь двор, обошли дом дважды, но бейсболки нигде не было. Баз все говорил, что ничего страшного, но на самом деле страшное в этом было. Бейсболка прямо указывала на него, и, если Мэд ее найдет, она узнает, что Баз был у ее дома. Мы еще немного покружили вокруг, но, ничего не найдя, сдались.
Обратно к саду мы шли в тишине. Мы не говорили про бейсбол. Мы вообще ни про что не говорили.
* * *
Я лежал в темноте – сна ни в одном глазу – и ждал, пока Баз и Нзази заснут. Мысленно я пинал себя за то, что забыл дома зарядку от айпода. Мне бы очень пригодились парящие сопрано. У этих дам отлично получалось внушить мне отвагу, и ее сейчас мне как раз не хватало.
Когда мы ушли от дома Мэд, какая-то часть меня знала, что мои дела на сегодня еще не закончены. Часть меня знала, что я вернусь.
Сколько же их, этих частей?
Словно детали головоломки одна за другой они приходили ко мне в течение дня. Первая: синяки на предплечьях и запястьях Мэд. Еще одна: рык дяди Мэд. Еще: винтовка в телевизор. Поначалу я не понимал, зачем она вообще возвращается. Очевидно, дядя слишком пьян, равнодушен или и то и другое сразу, чтобы замечать отсутствие племянницы.
Не было разговоров о школе, друзьях или хотя бы: «О боже, Мэд, где ты была?» Она явно возвращалась не к нему.
Видимо, дело в старушке. Джемма, как звала ее Мэд. Готов побиться об заклад, это ее бабушка, и готов побиться о два заклада, что именно из-за нее Мэд возвращалась в этот дом.
. .
Дыхание База стало тихим и ровным; грудь поднималась и опускалась через равные промежутки. То же касалось и Нзази. Я повернулся на диване и бесшумно спустил ноги на пол. Отсюда мне было видно, что они закрыли глаза. Ну и отлично.
Я прокрался к выходу, схватил с вешалки куртку и покинул парник. Ночной ветер превратил мой дырявый кувшин в сосульку. Я пробежал через сад, по мосту, до забора, и как раз собирался ползти, как услышал покашливание.
Я застыл на месте.
… …
До ближайшего куста было метров десять, не меньше. Рядом нигде не спрятаться.
– Мистер Мейвуд? – сказал я тонким, точно струна, голосом.
Тишина.
Кто здесь?
… …
Ничего.
Только снежная полночная тишь.
Я пытался убедить себя, что кашель мне просто послышался.
Будь скаковой лошадью, Бенуччи. Будь пипецкой скаковой лошадью!
Я отправился под забор, и во второй раз мои метсики зацепились за него. Высвободившись, я рванул по старым следам. Внезапно мне стало ясно, что я ждал слишком долго. В моем мозгу пустили корни ужасные образы, и худшим из них было следующее: лицо Мэд на месте телевизора.
Ее прекрасная, состоящая из одновременных чрезвычайных противоположностей панковская стрижка.
Ее улыбка и ее пение.
Ее личность.
Я побежал быстро.
Ох, как быстро.
Пока не прибежал. На то же самое место.
Под эркерное окно на передней стороне дома.
Правая нога провалилась. Я выругался, вытягивая ее из того же самого заснеженного стока, куда наступил в прошлый раз, и тогда я увидел ее: бейсболку База. С облегченным вздохом я поднял ее с земли и нацепил на голову. Она послужит мне дополнительной разведочной маскировкой (хотя, если учесть, что основной маскировки у меня не было, непонятно, почему я назвал бейсболку дополнительной).
Я обошел сток и заглянул в окно. Мэд абсолютно точно прибиралась: за час, пока братья Кабонго засыпали, она успела очень многое. Все исчезло: журналы и коробки из-под пиццы, жестяные банки и бутылки, бумажные тарелки с жирными пятнами, пыль, грязь. Если бы не стеллаж с ружьями и рога, я бы вообще подумал, что пришел не к тому дому. Я подождал несколько минут: вдруг Мэд войдет в комнату с банкой колы и плюхнется в кресло, как в прошлый раз?
Нет, ничего. Ни Мэд, ни Джеммы, ни Автопортрета.
Согнувшись в три погибели, я обежал дом с одной стороны.
Скорость. Скрытность. Сноровка. Стремительность.
В правом углу дома через окно сиял свет: тусклый, красноватый, словно свет маяка сквозь шквальный ветер. Задвинутые шторы пропускают свет, но внутри ничего не видно.
Дойдя до задней стороны дома, я взошел на патио. Бурая мебель в пятнах, гриль, каменная оттоманка и стол, за которым уже сто лет никто не сидел. К патио вел ряд раздвижных стеклянных дверей. На этот раз никаких штор, только длинные вертикальные жалюзи.
Раздвинутые.
Я прижался лицом к стеклу, молчаливо изучая формы и цвета стандартной американской кухни: бежевый холодильник, серебряный тостер, черная микроволновка, коричневая плита. Однако под этой поверхностью я молчаливо изучал кое-что еще.
Не смотри на цвета, которые есть, Вик. Смотри на те, которых нет.
Я всегда подозревал, что картины Матисса живые; что они всматриваются в меня точно так же, как и я в них. И еще я думал о самом Матиссе. Сколько выдержки нужно было фовисту, чтобы закрасить все эти сияющие цвета, сантиметр за сантиметром. Закрыть их тусклыми красками. Какая сила воли! И оно того стоило. Фигуры на картинах ощущали свои цвета независимо от того, видели мы их или нет.
Я отправился в свою Страну Ничего и почувствовал пульсирующую вибрацию, взрыв цвета под поверхностью кухни: красный.
