А сегодня, идя по затихшим коридорам Дома, Артур чувствовал себя победителем. Другие вампиры сторонились его. Петр, управляющий Домом, испуганно отступил и отвел глаза, когда Артур шагнул ему навстречу.
— Моя мать сейчас в Доме? — спросил его Артур.
— Я… я не знаю, о чем ты, — Петр теребил свой пояс, на котором лениво позвякивали ключи, не решаясь поднять взгляд на молодого вампира.
— О своей матери. Ты знаешь все, что творится в доме, поэтому просто ответь, здесь ли она.
— Я не имею права… — Петр, пятясь, отступил еще на шаг, но Артур снова шагнул к нему. — Она… Здесь ее нет.
Артур чувствовал, что управляющий его по?настоящему боится. Ну что же, в положении изгоя тоже были свои плюсы.
— Ты знаешь, где она?
— Откуда? Я всего лишь управляющий, — еще шаг, и Петр уперся бы в стену.
— Да, я понял. Я возьму машину?
— Любую из свободных, — произнес Петр.
— Спасибо тебе.
Артур чуть было не протянул Петру руку, но вовремя вспомнил, что сейчас этот жест не будет воспринят хорошо. Поэтому он улыбнулся и направился к выходу.
— На твоем месте я искал бы пропавшую женщину среди слуг, — тихо сказал ему вслед Петр.
Артур задумчиво кивнул: это было логично. Среди слуг, работающих на Дом, были люди. Артур никогда не обращал на них особого внимания — они преданно служили Дому, без колебаний выполняя все приказания и при необходимости легко были готовы вскрыть себе вены и отдать ради хозяев свою жалкую жизнь. Одни из слуг выполняли грязную работу — убирали, мыли посуду, шили, другие служили в охране (что давало Дому преимущество в дневное время) или работали шоферами. Все они, как знал Артур, проходили строгий отбор, и на их психику воздействовали так регулярно, что слуги забывали свою прошлую жизнь и постепенно утрачивали собственную личность, становясь скорее собственными отражениями, послушными куклами в руках вампиров. И чем больше срок службы — тем невозможнее возвращение к прежнему. Если мать Артура действительно среди слуг, за семнадцать лет от нее должна была остаться одна оболочка. Но так ли это? Стоит ли искать ее, чтобы потом испытать боль и разочарование?
Стоит, в любом случае стоит, пока остается хотя бы самый слабый лучик надежды.
В многоуровневом гараже, словно на параде, выстроились ряды блестящих машин. От огромных джипов до крохотных резвых спортивных кабриолетов. «Роллс?Ройсы», «Лексусы», «Ягуары» всевозможных мастей и окрасок. Самая старая из них — «Кадиллак» начала ХХ столетия — принадлежала старейшине. Это была его любимая машина, похожая скорее на безлошадную карету, чем на современное транспортное средство. Правда, подчиняясь требованиям времени, мотор на старом «Кадиллаке» давным?давно перебрали, и, бывало, на ночных выездах экипаж старейшины производил на дорогах фурор. Рядом с «Кадиллаком» стоял более скромный черный джип с тонированными стеклами. В нем Отца возили в неурочное время.
Пройдя через строй всех этих парадных машин, словно выставленных на ярмарку человеческого тщеславия, Артур отыскал скромную «Субару Импреза». Эта не слишком большая машина имела вполне мощный двигатель и казалась ему наиболее соответствующей его целям.
Артур сел за руль, включил зажигание и выехал из гаража. Перед воротами его продержали минут пять. Очевидно, охранник получал разрешение на его выезд в вышестоящей инстанции. Но вот, с жалобным металлическим скрипом, створки разошлись в стороны, путь был свободен.
Артур до предела выжал педаль газа, и машина, словно застоявшись в гараже, резво рванула с места. В приспущенном окне победно трубил ветер. Ярко?красная «Субару» с каждым пройденным километром все дальше оставляла за собой старинный особняк в глухом Арбатском переулке и все то, что когда?то составляло жизнь Артура.
Глава 7
Молочно?белая гладь была неподвижна. Я осторожно погрузила руку в воду и стала смотреть на разбегающиеся под пальцами круги. Списать все, что я видела, на бред было бы слишком легко. Но кто и с какой целью разговаривал со мной в этом странном видении? Я научилась с опаской относиться к тому, что предлагают мне даром, со словами: «Возьми, девочка, и будь счастлива». Это означает лишь то, что потом мне предъявят такой счет, который я вряд ли смогу оплатить.
Может быть, это Королева проверяет мою лояльность? Нет, тут что?то другое. А я уже почти поверила в то, что дележ моей души благополучно завершен. Так нет же — нашлись новые соискатели. Маги? Я вспомнила совет, на котором присутствовала, и усомнилась в том, что разные школы могли договориться о чем?то. Хугин? Какой?то маг?одиночка? Все эти предположения не следовало сбрасывать со счетов, однако пока ни одна из версий не казалась мне удовлетворительной.
Вокруг было тихо, и только капала сочащаяся из стен вода. Монотонно и усыпляюще однообразно.
Я провела мокрой ладонью по лицу. Умом я понимала, что вода в пещере должна быть холодной, просто ледяной, однако тело уже не чувствовало это. Артур говорил, что вампиры постепенно забывают вкусы и ощущения. Неужели со мной это происходит так быстро? Что же мне делать без привычных ориентиров? Сейчас они были потеряны и во внешней, и во внутренней жизни. Так же как я не ощущала температуру воды, я не ощущала границы, за которыми заканчивалась реальность. Такое ощущение, будто я — мячик, которым игроки ловко перебрасываются на поле. Но сдаваться я вовсе не собиралась. В детстве я читала притчу про двух лягушек, которые свалились в кувшин с молоком. Одна сразу же смирилась со своей печальной участью, пошла ко дну и захлебнулась, а вторая держалась на плаву, пока все молоко в кувшине не оказалось сбито движением ее лапок в масло, и тогда выпрыгнула наружу. Я теперь точь?в?точь как та лягушка. Под моими ногами — пустота. Вот и остается двигать лапками.
Пришедшее на ум сравнение развеселило меня, и я даже рассмеялась. Мой смех дико прозвучал в абсолютной тишине пещеры.
Еще раз взглянув на неподвижную поверхность пещерного озерца и убедившись, что ничего мистического в нем нет, я двинулась обратно по узкому, как труба, проходу.
Этот разговор я услышала неожиданно. Пористые стены пещеры отлично глушили все звуки, поэтому до последнего момента я не догадывалась, что в гроте кто?то есть.
— Пожалуйста, не прогоняй меня…
Я едва узнала голос Виолы — просительные интонации совершенно ей не свойственны. Замерев, я прижалась к стене. Разумеется, меня учили, что подслушивать — нехорошо, но если уж плюешь на правила, то лучше — на все скопом.
— Ты сломал всю мою жизнь, — продолжила она, не дождавшись ответа от невидимого мне собеседника. — Но я не жалуюсь, — поспешно добавила Виола, — я уже почти привыкла. И я хочу быть полезной. Ты же говорил, что тебе нужна собака. Хочешь, я буду приносить тебе дичь в зубах? Хочешь? Только скажи!
Боже мой! Она и вправду унижается! Посмотрели бы сейчас на нее наши одноклассники!
