Нет, море не подойдёт. Море изгоняет лишь маленькую слабость и маленькую печаль, а горечь половины жизни заберёт только папа-океан. Сначала нужно войти в воду и поверить, что всякая жизнь зародилась здесь, в этой воде, и ни в какой другой, – нет, море не подойдёт. Потому что именно эта вода умеет принять и растворить в себе, как никакая другая, – и так же легко умеет отпустить, никого не держа ни силой, ни хитростью.
Потом можно долго смотреть на густое сложное небо, на горизонт, на песок и волны, а можно и не смотреть, закрыть глаза и с помощью кожи попробовать договориться с теплом и ветром, чтобы они высушили капли воды и слёзы.
Дора сбросила одежду и вошла в тёплые солёные волны, немного поболталась на мелководье и выбралась на берег. «Если разобрать, из чего складывается моё чувство счастья, – думала она, – получается, что это когда ты всё потерял и всё можешь, всё забыл и всё понял, и сердце твоё разбито и готово к любви. Так выглядит свобода, но для меня это и есть счастье. Нужно запомнить, что сейчас я счастлива. Через несколько часов или дней я могу познать огромное горе, но в эту минуту всё правильно вокруг меня и во мне».
– Я счастлива, – сказала Дора вслух. – Я пришла к Гарри.
Она знала, что в словах есть волшебство, и не только в этом новом мире, слушающем твой шёпот, страхи и ожидания. Магия слов всегда была доступна любому человеку, не только ей. Говоришь кому-нибудь: «Я тебя ненавижу» – и его жизнь разваливается на куски прямо на твоих глазах. Или «я тебя люблю» – и у вас с этой секунды общее будущее. Не всегда, не с каждым, если повезёт – но слова всякий раз честно стараются изменить мир. Никто не гарантирует, но нужно пытаться. Поэтому она сказала: «Сегодня я увижу Гарри» – и начала одеваться. Чувствовала себя немного глупо, но у неё не осталось никаких других способов прогнать отчаяние, которое ждало за поворотом, чтобы наброситься и убить.
Дора рассматривала руины своего посёлка, большинство домов разрушилось, устояли только те, где кто-то жил и поддерживал порядок, по одной на десятки погибших вилл, которые она помнила с детства. Не спаслись дома её летних подружек и той противной соседки, что шпионила за ней, пока Дора ждала Бенисио у ворот. Но их садик сохранился неплохо, хотя от гипсовой девки, вызывавшей её ревность, остались только две голые толстоватые ноги. Зелень отчаянно разрослась, но дорожка к дому виднелась отчётливо, кто-то всё-таки расчищал себе путь. Закат бил в окна, отражаясь в уцелевших стёклах.
Дора поднялась на крыльцо, постучала и прислушалась. Никаких звуков. Тогда она обернулась к здоровенной вазе, нагнулась и начала осматривать её основание. Так и есть, кусок отбит, а под ним в углублении припрятан ключ. Дора открыла дверь, придержала её ногой и положила ключ на место, затем вошла в дом. Она всегда так поступала, чтобы родители, возвращаясь с вечеринки, смогли зайти, не разбудив её. Дверь захлопнулась за ней, но от заходящего солнца внутри оставалось всё ещё достаточно света.
Начала обходить комнаты, некоторые казались необжитыми, в других явно кто-то был совсем недавно. Во всяком случае, следов женщины не видно, – отметила Дора. Узнала кое-что из древней дедушкиной мебели, часть вещей была незнакомой, но тоже старой и добротной – очевидно, пожива из соседних необитаемых домов. Резной буфет она вспомнила, на верхних полках от неё как-то спрятали подарки на день рождения, а она подглядела, но так и не нашла случая тайком залезть и обследовать, мучалась неделю, до самого праздника.
Дора осматривалась, находила самые пыльные столешницы, зеркала, полки и секретеры и выводила на них послание. Длинные слова не помещались, потому что буквы получались крупными, и самого большого стола хватало только, чтобы вывести «Гарри, привет, это я, ма…» – полностью уже не влезало и нужно было переходить в детскую и там на тумбочке продолжать «…ма, я скучала по тебе». «Найди меня, пожалуйста», – пришлось на зеркало, и Дора с интересом уставилась на отражение, проглядывающее сквозь тонкий слой пыли и кривые буквы. Она, кажется, не видела своего лица с тех пор, как ушла из города, пудреницу взять забыла, а у лодочника почему-то не было в доме даже осколочка. Думала, что порядком постарела от лишений, горя и отсутствия кремов, но на неё смотрел кто-то очень молодой и перепуганный. Это шалили сумерки, но Дора и без того чувствовала себя всё более юной и даже маленькой.
Остановилась у двери дедушкиного кабинета и с усилием потянула ручку. Пылью здесь и не пахло, на чистом столе по-прежнему стояла малахитовая чернильница, книги тоже были на месте, узкая кровать застелена полосатым покрывалом – дедушка иногда ночевал на ней, но чаще в спальне. А в углу под вешалкой лежал жёлтый кожаный чемодан.
Дора прошла к окну, сняла рюкзак, покопалась и нашла свечу, пристроила её на подоконник и зажгла, отодвинув подальше летучие занавески.
Чемодан постарел и немного потрескался, но в целом изменился не так сильно, как сама Дора. Раньше она могла улечься в нём на бок и накрыться крышкой, а сейчас получилось только сесть, подтянув ноги к животу, который уже чуть мешал. Она зажмурилась и решила: буду сидеть так, пока кто-нибудь меня не найдёт.
Нет ничего глупее положения человека, который спрятался, а его не ищут, – даже Неуловимый Джо устроился лучше, он хотя бы скрывается от несуществующей погони и что-то с ним происходит по пути, а когда сидишь, скорчившись в чемодане, обшитом изнутри коричнево-пёстрым шёлком, буквально за три минуты начинаешь чувствовать себя дурой. Но примерно через две с половиной минуты после того, как Дора перестала ёрзать и успокоила дыхание, она услышала, как половицы рядом с ней заскрипели под легчайшей поступью. «Надо же, – подумала она, – наверное, это призрак такой, слегка материальный, самую малость». Опасливо открыла глаза и увидела перед собой круглую физиономию, удивлённую не меньше, чем она. На неё таращился серенький полосатый кот, юный и симпатичный, с пушистыми щеками и бодрым хвостом-морковкой. Доре ничего не оставалось, как поздороваться с ним:
– Привет, дорогой, ты теперь здесь живёшь? Как тебя зовут, надеюсь, не Гарри? Это была бы слишком злая шутка. Хотя говорят, когда просишь у Бога чуда, указывай марку велосипеда – в том смысле, что очень точно формулируй свои желания. Бог не злой, но рассеянный и не так хорошо слышит, чтобы вникать в детали…
И тут повеяло сквозняком, раздались нормальные человеческие шаги и на пороге появились мужские ноги в разбитых кроссовках и старых джинсах. Дора подняла голову и увидела серую майку с оранжевой гусеницей, курящей кальян на шляпке огромного мухомора, и лицо Гарри, не менее потрясённое, чем у котёнка.
– Мама? Мама? Ты пришла через девять лет, сидишь в чемодане и разговариваешь с котом о Боге? Кстати, его зовут Гамлет, потому что он настоящий принц.
А Дора не могла оторвать глаз от его лица, знакомого каждой чёрточкой и такого взрослого, она пыталась прочитать по нему всё, что произошло за эти годы без неё, а потом перевела взгляд чуть выше и ахнула:
– Дитя, да ты лысеешь!
– Спасибо, мама, – ехидно сказал Гарри, подал ей руку, помогая встать, и они обнялись.
