А Ленка тем временем продолжала:
– Так я несколько лет и просидела в ужасе, пока не взглянула однажды в зеркало и не увидела, что всё кончилось. Я постарела. Никого уже не обманешь, а главное, себе не наврёшь. А тут и климакс подоспел, дальше полегчало, – но глубокая тоска в её голосе о лёгкости не свидетельствовала. Скорее, прошла самая сильная боль и Ленка погрузилась в отчаяние, перестав реагировать так остро.
– А друзья, просто знакомые мужчины, неужели никто не пытался тебя вытащить? Они же не могли враз исчезнуть после двадцати лишних фунтов?
– После сорока. Никто не исчезал, я сама пряталась, говорю же, детка. Не хотела никому показываться, пусть помнят меня прежней. А новых тем более не хотела. Знаешь, подвалит кто-нибудь, я смотрю на него… И не понимаю, что с ним делать, зачем он? Раньше понятно было, соблазнить-окрутить, не обязательно в постель тащить, а так, для радости. А тут гляжу и думаю – вот куда тебя такого? Не надо. Не надо. Гнала всех и сидела одна сычом. А после они и сами перестали лезть. – Ленка помолчала. – А больше всего, знаешь, по дочке скучала.
– Она… с ней что-то случилось? – Дора не посмела сказать «погибла».
– Да ничего такого. Просто выросла.
Ленка родила Марину в двадцать пять, почти случайно, и в процессе беременности даже думала, не отказаться ли от ребёнка. Она считалась моделью средней руки, приблизительно четвёртого эшелона: редко попадала на подиумы и в глянцевые журналы, не получала больших контрактов, но была востребована в качестве эскорта и хостес. Зато её доходы позволяли не спать с клиентами, если ей того не хотелось, – только с фотографами, продюсерами и прочими полезными мужчинами. Один из таких поленился предохраняться и стал отцом Марины, и Ленка отчасти поэтому сохранила беременность. Мало ли, вдруг он окажется чадолюбивым и при виде младенца решит устроить карьеру его матери? Или испугается скандала и заплатит алименты. Двадцать пять – такой возраст, что если до сих пор взлёта не случилось, глупо рассчитывать на привычные способы достижения успеха.
Ленка не сомневалась, что материнский инстинкт у неё отсутствует, она слишком любила и берегла своё тело, чтобы хорошо относиться к существу, которое превратило её в уродину, пусть и временно. И даже когда ей показали худенького, немного фиолетового младенца, она смогла только сказать: «Матерь божия, а страшненькая какая».
– Забрать? – полушутливо спросил акушер.
– Не надо, – слабым голосом ответила она, мысленно добавив: «пока не надо».
И даже когда держала девочку на руках, наблюдая, как она ловит губами сосок, Ленка чувствовала только тянущую боль от прибывающего молока и никакой особой нежности.
Всё изменилось в одно мгновение, когда на третий день после осмотра матери и ребёнка медсестра вынесла девочку из палаты, а врач спокойно сообщил:
– У неё немного повышена температура, мы бы хотели взять анализы и кое-что уточнить.
Ко времени кормления её не вернули, и Ленка, шатаясь, выбралась в коридор. Она неважно себя чувствовала, но звериная паника гнала на поиски младенца. Увещевания медсестры оставались пустым шумом, нужно было срочно вернуть и приложить к груди кусок своего тела, по недоразумению оказавшийся отделённым.
Ей тогда почти сразу же отдали девочку, а через пару дней отпустили домой, и с тех пор началась их диковатая близость – Ленка и думать забыла о любой карьере, подразумевающей расставание с ребёнком дольше, чем на полчаса.
Собственно, она вообще не видела причин выпускать девочку из виду, и даже в туалет они ходили вместе: переносная плетёная колыбель оставалась за приоткрытой дверью, и Ленка делала свои дела максимально быстро. По ночам не могла спать, потому что всё время слушала дыхание ребёнка – синдром внезапной детской смертности стал её постоянным кошмаром, она каждую секунду готовилась к тому, что младенец умрёт. Она же во время беременности не хотела ребёнка и собиралась от него избавиться, Бог наверняка всё слышал и сейчас может исполнить её желание.
К счастью для них обеих, через три месяца из соседнего городка приехала мама Ленки. Обнаружив свою дочь полубезумной, взяла дело в свои руки. Для начала заставила Ленку называть ребёнка по имени – у той был какой-то суеверный страх на этот счёт. Потом уговорила спать днём в соседней комнате, пока сама нянчит Марину – поклявшись на Библии, что не спустит девочку с рук ни на секунду. Между делом привела в порядок их крошечную квартиру, разобралась со счетами, обналичила чеки, которые ежемесячно начал присылать отец ребёнка – деньги небольшие, но давшие Ленке необходимую передышку.
Немного придя в себя, Ленка переосмыслила жизнь и сначала организовала домашние ясли для малышей – ровесников Марины, а на четвёртый год её жизни освоила профессию швеи и стала брать заказы у начинающих дизайнеров, которые пока не могли завести свой пошивочный цех.
Несмотря на очевидные трудности, Ленка чувствовала себя абсолютно счастливой, её жизнь была совершенна, наполнена смыслом и непреходящей радостью. Состояние это продлилось ещё год.
А потом Ленка влюбилась.
Она встретила его в один из редких дней, когда вышла из дома без дочери. Мама уговорила оставить ей Марину и съездить в банк одной, там предполагалась очередь, и ребёнку было бы трудно – клерки, вырвавшиеся из офисов в рабочее время, обычно достаточно жестоки, чтобы не пропустить даже прелестную блондинку с малышкой.
И теперь, уладив дела, Ленка неспешно возвращалась пешком. Безумие первых лет стало проходить, и она научилась ценить редкие минуты одиночества. Ленка огляделась по сторонам и обнаружила вокруг позднюю весну, нежное солнце и молодую листву, пока незапылённую и очень яркую. Она как раз подняла голову, чтобы поглядеть, как сквозь крону пробивается золотистый луч, и тут её окликнули.
Он был… он был такой красивый, – позже говорила она. Он был такой живой и горячий, – думала она. Он был – вот и всё. Когда почти пять лет мир состоит из двоих – тебя и ребёнка, появление кого-то третьего ощущается как взрыв. Он был первым мужчиной, которого она увидела за эти годы, все остальные как-то проскальзывали мимо, не останавливая её взгляда. А он вдруг возник рядом, и луч, падающий сквозь юную зелень, замер на нём и не оставил Ленке никакого выбора.
В тот день она пришла домой на два часа позже, чем собиралась. Через три дня попросила маму посидеть с Мариной и сбежала под выдуманным предлогом, чтобы впервые поцеловать его. А через неделю, ночью, бесшумно открыла ему дверь, и почти сразу же они оказались на полу гостиной, потом на кухонном столе – потому что в её постели, как обычно, спала Марина. Через десять дней Ленка позвонила ему в шесть утра и сказала: «Я люблю тебя». Через две недели всё кончилось, и не только между ними – закончилось счастливое материнство Ленки.
Он позвонил ей пьяным и отчаянным, потому что пришло время уехать. Он ведь музыкант, живущий от гастролей до гастролей – куда пригласят, туда и переезжает на несколько месяцев, выступая в барах и ресторанах.
