Она услышала, как дверь открылась и тихие шаги, остановившиеся за ее спиной.
– Кристина, – позвала Лиза, мягко дотронувшись до ее плеча. – Ты как?
– Плохо, – отозвалась девушка. Тошнота потихоньку отпускала. Лиза помогла ей подняться на ноги, умыться и привести себя в надлежащий вид.
– Возьми. Это поможет, – Озерова протянула ей две белые таблетки. Кристина взяла их, благодарно сжав ладонь Лизы.
– Спасибо, Лиз.
– Не благодари меня. Я думала, что мы обойдемся без лекарств. Я думала, что ты сможешь.
– Я бы справилась, – Кристина с сомнением разглядывала таблетки. – Я могу их не пить.
– Выпей. Ты должна казаться сильной, если не можешь быть таковой. Он приехал, Кристина. Я пришла, чтобы предупредить.
– О, черт, – простонала Монахова, пряча лицо в ладонях. Таблетки были сладкими на вкус, но горечь перебивала все. Она знала, что это неизбежно, она готовилась, но надежда, слабая надежда, что бывший муж не приедет на похороны все же теплилась в ее душе. Теперь она понимала тщетность своих надежд. Кафельный пол поплыл. Качнувшись, она прислонилась спиной к раковине, выжидая, когда дыхание выровняется, мышцы расслабятся, а окружающее ее пространство перестанет кружиться с такой скоростью. Таблетки всегда помогали ей восстановиться. Но Лиза говорила, что искусственное душевное равновесие фальшиво, оно не поможет ей справиться со страхами и болью, а только ослабит иммунитет. Но разве против боли есть иммунитет?
– Успокоилась? – минуту спустя спросила Лиза. Кристина кивнула, надевая очки.
– Вот и умница, – нежно улыбнулась Озерова. – Нам нужно вернуться. Понимаешь?
– Да, – голос молодой женщины звучал отстраненно и глухо.
– Люди там, – Лиза указала на дверь. – Только и ждут скандала. Но это похороны твоих близких людей. Ты не позволишь превратить их в балаган. Да?
– Да, – снова кивнула Кристина.
– Тебе нужно поздороваться с ним, как ни в чем не бывало. Пусть все видят, что вы цивилизованные люди.
– Да, ты права.
***
Дэниэл, молча, выслушивал бесконечные слова соболезнования от друзей и коллег отца. Джон Норман был богат, влиятелен, и среди собравшихся оказалось немало завистников, иначе и не могло быть. Несмотря на всю свою порядочность, даже отец не мог избежать человеческой нечистоплотности. Но сегодня пришли и те, кто по-настоящему уважал и любил его отца. И все они сейчас искали страдание на отчужденном сдержанном лице его сына. А Дэниэл не мог оторвать взгляд от гробов.
Итак, это все. Все, что осталось от его отца и Виктории. Изувеченные останки и дорогие ящики. Как неумолима судьба. Один миг может оборвать самую сильную жизнь, вычеркнуть из числа живых. Дэниэл очень давно не хоронил близких. Последней была мать. А теперь отец. Так внезапно… Дэн не ожидал, что ему будет так тяжело и больно. Часть его все еще не верила, что отец мертв. О Виктории он не думал, его сердца не хватало и на нее тоже.
Дэн почувствовал присутствие Крис, даже не глядя на нее. Ощутил мощные поток ненависти, направленный на него. Ничего другого он и не ожидал. Прошло какое-то время, прежде чем Дэниэл сумел заставить взглянуть, наконец, в глаза призрака. Окинув глазами гостиную, он не нашел ее. Неужели почудилось?
– Дэниэл, – незнакомый, холодный, словно дыхание мертвеца, голос заставил его вздрогнуть. Он повернулся, чуть не подпрыгнув от неожиданности, но быстро взял себя в руки, не забывая, что за ним сейчас наблюдая десятки глаз. Она стояла позади него, вот почему он не нашел ее. Мгновения хватило, чтобы захватить взглядом весь ее облик. Сказать, что перед ним стоит совершенно незнакомая женщина, все равно, что не сказать ничего. Ошарашенный невероятной ошеломляющей переменой, он пытался пробиться под темные стекла, желая убедиться, что эта женщина – не самозванка. Люди не могут так меняться.
– Кристина? – недоверчиво выдохнул он, пристально глядя на нее. Женщина вздернула подбородок, губы ее были плотно сжаты, и он чувствовал исходящее от нее ледяное презрение. Наверное, нужно что-то сказать или хотя бы пожать руку в знак приветствия, но угадав его намерения, она шарахнулась в сторону, словно испуганная лань. И этого тоже стоило ожидать, но внутри него что-то болезненно натянулось.
– Мне жаль, Крис, – выдавил Дэниэл, не осознавая, о чем именно он жалеет больше. Женщина едва заметно кивнула.
– Да, мне тоже, Дэниэл, – ответила сухо.
Он опустил взгляд на ее туфли, думая о том, что раньше его имя в ее устах звучало совсем иначе.
Удовлетворенные спектаклем люди снова продолжили поток своих душещипательных слов сочувствия. Дэниэлу пришлось отвлечься от незнакомки в черном длинном платье, напряженной, как струна, но готовой драться до конца. Ему хотелось что-то сказать, разглядеть ее, как следует, чтобы удостовериться, чтобы понять, кто перед ним… Какого черта? Зачем ему это? Сцепив челюсти, он пошел к выходу. Воздух стал слишком спертым от такого количества народа.
Мэдисон догнала его. Они вместе стояли на крыльце и курили.
– Ты отлично держишься, – удовлетворенно произнесла она, выпуская колечко дыма. – Сейчас поедем в собор, потом на кладбище. Еще как-то надо пережить поминки в доме Джона. Мечтаю, чтобы этот день поскорее кончился.
– Я тоже. – Согласился Дэниэл.
– Ты видел, какие ужасные у нее волосы?
– Что? – не понял Дэниэл, повернувшись.
– Я про Кристину. Эти светлые пряди в волосах выглядят, как седина.
– Она изменилась. Я не узнал ее, – сдержанно ответил Норман.
– Еще бы, восемь лет прошло. Она выглядит гораздо старше своего возраста.
Дэниэл ничего не ответил. Взгляд его блуждал по верхушках елей. К воротам ритуального центра подъехали три микроавтобуса.
– Вряд все поместятся, – равнодушно бросил он, и, бросив окурок в снег, пошел к своей машине.
***
Во время отпевания, Кристина, пряча руки в широких рукавах пальто, с трудом сдерживала подкатывающие к горлу рыдания. Слишком много переживаний для одного дня. И все же она почти выдержала. Осталось немного.
– Эй, ты жива? – дотронувшись до ее плеча, спросила Лиза. Кристина вздрогнула, посмотрев на нее.
– Вроде, – слабо улыбнулась Кристина, отстраняясь от монотонных молитв священника.
– Ты молодец.
Да, я молодец, – согласилась про себя Монахова, бросив взгляд на бывшего мужа, первый раз после их короткого приветствия. Ее все еще мутило. Господи, если бы она позволила ему взять ее руку, то ее непременно бы вырвало у всех на глазах. И никакие лекарства не помогли. В этот момент она ненавидела свое подсознание, реагирующее на стресс таким отвратительным образом.
Сейчас нервные приступы вызвали у нее только досаду и раздражения, а много лет назад чуть не убили. Она не могла, есть, спать, разговаривать. Малейшее движение вызвало рвоту или обморок от смертельной слабости истощенного организма. Само осознание своего существования вызывало у нее тошноту. Никто не мог помочь ей, ни один психолог, ни один врач. Она умирала. Пищу вводили через капельницы, менструальный цикл остановился, а о состоянии психики не стоило даже говорить. Если бы не Лиз, то Кристина умерла бы в психушке. Она выхаживала ее, словно, маленького ребенка с заботой и неумолимой уверенностью в успехе, при том, что не она являлась ее лечащим врачом. Лиз была ее единственным неравнодушным другом, с первой минуты их знакомства и до сих пор.
