Иван с трудом разлепил заплывшие глаза, но разглядеть в темноте собеседника не смог, зато вспомнил, кто он и что с ним случилось.
— Серега?
— Я.
— Что с нами?
— Все то же, — зло ответил Сергей. — Не ушли мы, вот невезуха. Избили нас. Хорошо еще, не убили, хотя …
— Говорил, не надо бежать! — страдальчески всхлипнул Иван Федорович, попытавшись пошевелиться и сразу же почувствовав острую боль во всем теле. — Ну чего добились? Чего теперь с нами будет?
— Расстреляют, и все, — жестко обрезал Сергей. — И раньше бы расстреляли.
— Скорее бы уж, — раздался еще чей-то голос.
— А это кто? — беспокойно заворочался Иван.
— Еще наших взяли, двое из нашей бригады и один пехотный. Пятеро нас теперь. Может, и еще кого добавят.
— Товарищ замполит… — раздался еще чей-то голос.
— Тише ты! Сергей Андреевич я. Ясно? — резко оборвал говорящего Сергей. — Что вам, боец?
— А давно вас взяли?
— Вчера. Мы вот сбежать попробовали, да не успели, вас не вовремя доставили, — с горечью проговорил Сергей.
— А как думаете, скоро нас того? А? — Голос был молодой и чуть испуганный, мальчишеский голос.
— Не бойтесь, солдат. Не надо смерти бояться. Жизнь иногда страшнее, — мягко ответил ему Сергей. — А главное, врагу свой страх не показывай, помни, кто ты есть, советский солдат. Гордо иди, хоть на расстрел, хоть на парад, если вдруг доживем.
Кто-то безнадежно хмыкнул в углу.
— Отвоевались. Лучше б уж в бою, чем так вот, сидеть и ждать, когда эти сволочи тебя к стенке поставят.
— Может, и лучше, а может, и нет. Кто судьбу наперед знает? — проговорил Сергей. — Вы вот что, комсомольцы и партийные есть?
— Я комсомолец, — раздался прежний молодой голос.
— И я.
— Спрячьте свои комсомольские билеты, хоть в солому заройте, — посоветовал Сергей.
Зашуршало.
— Иван, твой партбилет где?
— Нету, потерял, в лесу, наверное, — соврал зачем-то Иван Федорович, хотя на самом деле в щель возле пола засунул, вчера еще, потому что запомнил, что Сергей про документы свои ему рассказывал.
Комсомольцы соломой зашуршали, а Сергей поближе к Ивану Федоровичу придвинулся и зашептал:
— Послушай, Иван. Если выживешь, я крест, пока ты меня из подкопа не вытащил, закопал под стеной, между корнями какими-то, — торопливо зашептал в самое ухо.
— Какой еще крест?
— Тише ты. Тот самый, что кум у тебя отнял, тогда еще, в Екатеринбурге. — Иван Федорович аж дернулся всем телом от такого известия. Ну ты подумай, какая сволочь хитрая, Серега этот, и ведь молчал до последнего, сутки в этом проклятом сарае просидели, а он ни полслова!
— Да не дергайся ты. Я же говорил, что в НКВД служил. Вот и нашел твоего родственничка, решил за тебя поквитаться. Тебя-то тогда не отыскал. Крест у него отобрал, ну а самого как врага народа к ответу. Что с ним дальше было, точно не скажу, но, думаю, расстреляли, а может, в лагерь отправили, но это все равно что на тот свет. Так что посчитался я с твоим кумом. А крест у себя оставил. Не простой это крест, чудотворный, можешь мне поверить, а княгиню за границей и вовсе к лику святых причислили, я это точно знаю. Так что большая ценность.
— Зачем же ты его зарыл? — зло спросил Иван Федорович, чувствуя, как горит у него все внутри от горечи. Чудотворный крест, а Анфиса, а Дашутка маленькая, а Сережа? Младшего-то сына он, дурак, в честь товарища своего назвал, бывшего белогвардейского офицера, а теперь замполита Красной Армии Сергея Капустина. Очень им восхищался. А Капустин сволочью оказался последней. У Ивана Федоровича из-за этого креста, можно сказать, вся жизнь порушилась, семья померла. А он, гад…
— Тише ты! — еще раз цыкнул на него Сергей. — Что раньше не отдал, тут уж так вышло. Да и когда, если мы сутки как повстречались? А прежде я тебя погибшим считал, говорю же. И сроднился я с ним, он, можно сказать, частью меня стал. А бежать не удалось, подумалось, если расстреляют меня, он немцам достанется, а если все же выживем, все равно могут отобрать, вот и зарыл. Так что если кто-то из нас выживет, отроем. Понял?
— Сволочь ты! — не стал слушать его оправдания Иван Федорович. — Мой это крест был, мой!
Но Сергей его уже не слушал, отодвинулся и опять с молодыми бойцами заговорил, а Иван Федорович лежал, прислонившись головой к бревенчатой стене, и думал, думал о том, как его бывший дружок жизнь ему поломал.
Пришли за ними часов через пять, вытолкали из сарая прикладами. Вечерело уже. Погода была тихая, ветерок ласковый, солнышко садится. Бабье лето, одним словом. Так сердце защемило, так жить захотелось, вот этому солнышку радоваться, воздух этот вдыхать, что аж слезы из глаз полились.
Когда их в шеренгу выставили, немец вперед вышел в фуражке. Иван Федорович их звания плохо разбирал, штурманы там всякие и прочее. Но сразу видно, офицер. И на ломаном русском первым делом спросил:
— Коммунисты, комсомольцы есть?
Все молчат как один.
— Хорошо. В таком случае кто из вас хочет служить великая Германия? Кто приносить польза, того мы не расстрелять, — и свысока так на всех посматривает. Как на скотину или даже на свиней каких. — Кто может сообщить важный сведения, того мы не расстрелять.
И тут Иван сам не понял, что с ним стряслось, а только коленки вдруг подогнулись, рухнул он в ноги офицеру, чуть сапог не поцеловал, да тот вовремя ногу отдернул.
Про товарищей своих по сараю и не вспомнил, да и плевать на них хотел. Все одно покойники. Даже про сына своего не вспомнил, только о солнышке думал, да о том, как жить хочет.
— Господин офицер! Господин офицер! Я, я хочу служить! Хочу служить! — пытаясь заглянуть снизу вверх в глаза фашисту, бормотал Иван Федорович разбитыми губами.
— Что ты можешь делать для Германия? Что ты можешь делать для фюрера?
— Все! Все могу делать! — преданно тараща на фашиста заплывший глаз, второй и вовсе не открывался, заверял Иван Федорович.
— И зачем я тебя в том подвале не придушил? Сволочь! — раздался за спиной у Ивана Федоровича тихий, но ясный, полный презрения голос.
Сволочь?
— Господин офицер, среди них коммунист есть! Вот этот вот! — тыча пальцем в Сергея, со злобным, мстительным наслаждением выкрикнул Иван Федорович. Вот тебе, сука, за крест, за Анфису и услуги твои медвежьи, думал он с внезапно поднявшейся откуда-то из глубин души ненавистью. — Это замполит нашей бригады. Комиссар!
— Комиссар? Коммунист?
— Да! Да! А вот эти двое комсомольцы! — снова оборотился к своим бывшим товарищам Иван Федорович, и тут же кто-то дал ему ногой под самые ребра.
