Каша сварилась, чай был заварен в большом керамическом чайнике, и Клавдия заканчивала накрывать на стол аккурат к тому моменту, когда Марк вышел из душа.
Осознав сей факт, когда выставляла на стол последнее блюдо с нарезанным сыром и хлебцами, она снова саркастически хмыкнула в свой адрес – за эти года они настолько изучили характеры, привычки и пристрастия друг друга, что даже такие мелочи, как горячий завтрак к его приходу из душа, происходили у нее сами собой, на подсознательном уровне.
– О-о-о! – Марк вошел в кухню и сразу сел за стол, принюхавшись к пару, поднимавшемуся над большой плошкой с кашей. – Давно мечтал о твоей каше.
– Приятного аппетита, – чинно пожелала ему Клавдия.
Какое-то время ели молча, но тут она вспомнила о своих делах и поднялась из-за стола.
– Ты куда? – конечно же спросил Марк.
– Витамины в сумке, а она в комнате, – пояснила Клава.
– Подожди, – придержал он ее за руку, – сядь.
Поднялся сам и быстрым шагом вышел из кухни, вернулся с какой-то небольшой упаковкой в руке, которую и протянул ей:
– Вот, держи. Теперь будешь принимать эти.
– Марк, – поразилась Клавдия, рассматривая упаковку и читая название и ингредиенты. – Это очень хорошие европейские витамины для беременных, дорогие, конечно, но очень качественные, их трудно достать и купить. Я вот не смогла. Ты где их взял?
– У врача.
– У какого врача? – ошарашенно посмотрела она на него и спросила, насторожившись: – Ты заболел, что ли, Марк?
– Я не заболел. – Он налил чаю в свою и ее чашки из большого чайника, поставил тот на место и объяснил: – Я созвонился с Князевым. Помнишь такого?
Сосредоточенно нахмурив брови, призадумавшись, Клавдия коротко крутнула головой – нет, мол, что-то не припоминаю.
– Егор Дмитриевич, который трансплантолог известный, мы с ним…
– А-а-а, – вспомнила Клавдия, – тот, с кем вы на каком-то съезде пытались математическую модель трансплантации почки составить. Кажется, в Стокгольме? Года три назад? Тебе эта идея тогда необычайно понравилась. У него, кажется, трое детей, два мальчика и совсем маленькая девочка, ты мне говорил как-то. Правильно?
– Точно, только не в Стокгольме, а в Берне. И не три, а два с половиной года назад. Когда ты сказала про беременность, я позвонил ему…
– О, Марк, рад тебя слышать! – искренне обрадовался Князев, когда Светлову удалось-таки поймать того между операциями и обходом больных. – Ты, как я понимаю, по делу?
– Да, Егор Дмитриевич, извини, – покаялся Марк и задумчиво спросил: – Почему так получается, что с людьми, которые нам близки, необычайно приятны и интересны, мы пересекаемся только по делу и из-за каких-то проблем, ты не знаешь?
– Отчего же. – По его голосу Марк понял, что Князев улыбнулся. – Знаю. Вот ты сколько часов в сутки работаешь?
– Ну-у-у, – протянул Марк, задумавшись.
– Вот и я «ну», – хохотнул Егор, – жена все посмеивается, спрашивает: «Князев, когда ж мы дочку успели сделать, если тебя никогда нет дома, а когда есть, ты спишь мертвым сном или обдумываешь новый ход операции».
– М-м-да, – согласился Светлов.
– Так ты по какому делу? Заболел кто, или пристроить кого из родных-знакомых на операцию надо?
– Да упаси господь! – открестился от такой перспективы Марк. – Я спросить хотел, проконсультироваться, можно сказать. У меня девушка беременна, – и отчего-то пожаловался мимоходом: – Летать вот на самолетах отказывается.
– Поздравляю, – со всей серьезностью произнес Князев, – во-первых, что беременна, а во-вторых, что девушку ты себе для этого дела правильную нашел. Сейчас принято на такие мелочи, как беременность, не обращать особого внимания, подумаешь, лечу куда хочу, делаю, что хочу. А то, что полет – это резкие перепады давления и повышенный уровень естественного давления в салоне, пересушенный искусственный воздух, резкая смена климата, а взлеты-посадки это вообще стимуляция, как при абортировании, и что это все опасно не только для ребенка, но и для самой барышни, никто не думает. А потом удивляются, почему у них ранний варикоз и деформация органов таза, и трудные беременности на грани выкидыша, и слабые детки рождаются.
– Да? – поразился Марк. – Это так опасно? – и тут же испугался, что Клавдия чуть не полетела к нему. – А я не знал.
– Опасно, особенно на определенных сроках. Какой у твоей девушки срок?
– Не знаю, – растерялся Светлов, понятия не имевший о таких тонкостях беременности.
– Однако, – хохотнул Князев.
– Я про другое хотел спросить, – поспешил переключить внимание друга Марк. – Мне нужна консультация хорошего специалиста, чтобы он мне подробно объяснил, что сейчас для нее лучше. Сколько гулять, что есть, какие препараты принимать. Ты можешь посоветовать мне достойного, проверенного специалиста. Не пустого со званиями, а…
– Я понял, – перебил его Князев. – Записывай: Саркисова Амира Ашотовна. – И он продиктовал ее рабочие координаты и все телефоны. – Она гений, лучший акушер-гинеколог по вопросам патологической беременности и родам в Москве. Все самые передовые инновации и достижения в области вынашивания и рождения ребенка только у нее. Я позвоню ей сейчас, порекомендую тебя, а ты перезвони сам где-то через часик.
Таким вот обычным для нашей страны и проверенным веками способом – через знакомых и рекомендации и «замолвленное слово» на следующий день Марк попал на прием к Амире Ашотовне, которая, выслушав его, задала в свою очередь тот же загадочный вопрос, что и накануне Князев:
– Какой у нее срок?
– Не знаю, – терялся на этой сплошь женской, пугающей территории Марк, старавшийся даже краем глаза не смотреть на жуткие плакаты в кабинете великой акушерки.
– Ну, что ж вы так, папочка? – пожурила акушерка с доброй улыбкой. – Ну хоть предположительно? – и уточнила: – Вы ведь предполагаете, какой срок у вашей жены?
– Она мне не жена, а друг, а срок не предполагаю, – чистосердечно признался профессор Светлов.
– Ну хорошо, – чуть поджав губы, пряча иронию, мягко проговорила Амира Ашотовна. – Пойдем другим путем. У вашего друга живот уже виден?
– Ну так…
Он представил перед своим мысленным взором образ Клавы. В тот момент, когда она сообщила ему о своей беременности, была она одета в длинную до пола и достаточно широкую юбку и обтягивающую маечку, и Марк мимолетно заметил, что, кажется, Клава поправилась, и ей идет, а то она всегда такая тоненькая.
– Так, – снова повторил он и жестом показал нечто похожее на оглаживание мяча, – немного да, есть, заметно. Не то чтобы выпирало, но есть. – Он изобразил что-то непонятное в районе талии: – И здесь так… прибавилось.
– Хорошо, будем условно считать, что около пяти месяцев.
