Владимир Анатольевич вздохнул и вышел из палаты.
Она пришла в больницу, когда весь класс уже работал.
– О, командир горшков пожаловал, – пошутил Егоров.
Он умел удивлять тупостью шуток. Соломатина не отреагировала, только одернула свое белое платье. Гладить его пришлось впопыхах, утром, сожалея о вечернем опрометчивом решении. «Нельзя не ходить. Однокласснички засмеют. И Соколова обиделась, надо подойти к ней!» – думала Инна. Она выспалась и была готова отомстить Федотову за выходку с «уткой». «Я все понимаю, но мог бы намекнуть, я бы позвала кого-нибудь из персонала, из мужчин».
– Вы опоздали, – встретил ее доктор, – все уже на своих местах. У нас утро – самое тяжелое время. Больные должны умыться, привести себя в порядок, одеться, принять лекарство. Им именно в это время требуется особенная помощь.
– Извините. Я проспала. Вчера устала.
– Понимаю, но вы – волонтер, – напомнил Владимир Анатольевич, – кстати, ваш пациент, Федотов, из другого города. Здесь у него никого нет. Да и там, где он живет, тоже. Поэтому будьте внимательнее.
– Вы хотите сказать, он – детдомовский? – вздернула брови Инна.
– Да, последние годы Федотов живет и учится в специальном интернате для одаренных детей. У него исключительные математические способности.
– А, – протянула Инна, – потому вы его запихнули в самую дальнюю палату с недокрашенной стеной! Нет, чтобы положить к соседям. Чтобы человек не один был. Чтобы поговорить было с кем. Конечно, детдомовского можно задвинуть…
Доктор оторопело посмотрела на Соломатину.
– Что это вы такое говорите?!
– А что, я неправду говорю? Разве не лежит он один? Представляете, как вечерами ему? Знаете, я считаю, что это неправильно. Это наплевательское отношение к…
– Хватит, идите займитесь делом, – оборвал ее доктор.
Наблюдая, как Инна идет по длинному коридору, Владимир Анатольевич думал: «Заноза, а не девчонка. Кстати, да, Федотов лежит один, угол стены «разбомблен». Нехорошо. А эта еще и шум устроит». Доктор вспомнил, как его племянница, подняв на ноги всякие там «контактики» и прочие сети, «уволила» директора местного кафе. «Так то – кафе. А здесь – больница, и парень без родителей. Надо срочно что-то делать», – заключил доктор.
Соломатина же, шедшая по коридору, думала следующее: «В палате, где лежит еще кто-то, всегда найдется ходячий больной, который подаст “утку”».
За первую неделю работы Соломатиной в больнице с Федотовым произошло событий больше, чем за все пять месяцев его лечения. Во всяком случае, так казалось со стороны. Федотова два раза переселяли. Сначала в трехместную палату к говорливым мужичкам, потом, после самовольной попытки Федотова сбежать, обратно в старую палату. Федотову поменяли кровать – поставили ту, которая автоматически меняла положение изголовья. «Если он занимается, ему необходимо удобно сидеть. Может, это будущий нобелевский лауреат? Вы хотите, чтобы он уехал в другую страну?» – сказала Инна доктору. Соломатина умела прикинуться наивной дурой. Больничные поварихи, развозившие еду, научились класть отдельно кашу, омлет и масло. До появления Соломатиной они экономили посуду и норовили сложить все на одну тарелку. «Мы аккуратненько, с краю», – лживо приговаривали тетки, бухая все вместе.
– Это что за свинство? – возмутилась Соломатина однажды. – У вас что, тарелок нет? А если нет, вот же у человека на тумбочке три блюдца!
Удивительно, но тетки подчинились.
– Федотов, кто она тебе? – поинтересовалась шепотом одна из них.
– Двоюродная баба-яга, – отвечал тот.
Похоже, он Соломатину возненавидел. От одной ее тоненькой фигурки, отутюженного белого платья, от косынки на пушистых волосах ему становилось не по себе. Ему, который был на свете одинок, но никогда в своей жизни не жил в отдельной комнате, сам по себе, не под взглядом соседа, казалось, что весь покой, который он нашел в этой палате, улетучивается. Казалось, что земля под ним ходит ходуном, а формулы, которые так его занимали, распадаются на отдельные знаки. А еще он страшно стыдился своей немощи, поэтому неловкости и неаккуратности. На фоне безукоризненной, «отутюженной» девушки он себе казался противно несвежим. Короче, Соломатина внесла в его жизнь сплошное беспокойство. Конечно, если бы он мог ходить… Но ходить пока он не мог, поэтому пытался избавиться от Соломатиной любыми способами.
– Тебя просили?! – орал на нее Федотов, когда узнал, что переселение – ее рук дело. – Не лезь!
– Почему вы кричите?! Я же хотела как лучше! – У Инны дрожали губы.
– А ты не хоти как лучше! – заговаривался от злости Федотов.
Такую же ярость у него вызывала манера Соломатиной систематизировать предметы в тумбочке.
– Книжки должны лежать так, как я их положил, – выговаривал Федотов, – а не так, как тебе хочется.
– Это же неудобно! – пробовала спорить Инна.
– Кому?! Тебе?! – злился Федотов.
Официально школьники работали по четырех. Особого напряжения не было, но Соломатиной удавалось передохнуть только к обеду. До этого времени она была плотно занята. Помогала умыться Федотову, перестилала постель, проветривала палату, меняла ему футболку, убирала посуду после завтрака, ходила за чистыми полотенцами. Вообще-то полотенца больным приносили из дома, но у Федотова дома не было, и ему выдавали половинки простынь, которыми он вытирался. Через три дня Соломатина принесла из дома два полотенца.
– Это вам выдали, – соврала она Федотову. Тот ничего не ответил.
– Завтра вам должны поменять белье, – продолжила она, – я узнала. В душ вам еще нельзя. Надо что-то придумать.
– Хочешь сказать, от меня воняет?
– Я хочу сказать, что приятнее быть чистым.
В этот день по дороге домой Соломатина вдруг представила, что она на свете одна, лежит в больнице, и никто не поможет помыться и сделать маникюр. Стало страшно. Она свернула в аптеку и купила большой баллончик специального средства – в исключительных ситуациях оно заменяло душ.
– Вот эта штука очень удобная. Брызгаете, появляется пена, вы ее губкой вытираете, – сказала она Федотову, подавая баллончик.
– На хрена он мне?
– Чтобы вы стали еще грязнее, – съязвила Инна. – Сменная одежда в тумбочке на верхней полке – так вам удобнее ее доставать. Я пойду передохну, а вы пока займитесь делом.
Когда она вернулась, в палате приятно пахло, на Федотове была чистая футболка, а на пол была свалена грязная одежда.
– Убери. Еще лучше – постирай, – распорядился Федотов.
Соломатина растерялась. Она хотела сказать Федотову что-нибудь приятное, но его хамский тон обидел и сбил с толку.
В другой раз Федотов раскрошил печенье на тумбочке и разлил чай. Инна была уверена, что нарочно.
