Мазепа вышел в прихожую, оставляя на ходу мокрые следы.
– В чем дело? – строго спросил он начальственным тоном. – Кто это?
– Я его второй раз вижу, – сказала Рита.
– Что вы хотите? – Мазепа вонзился глазами в Сашу.
– Я пришел свататься. Я ее люблю.
– Она занята.
– Временно. Но я не хочу ждать, когда Рита освободится. Я женюсь на ней завтра.
– Она никогда вам не родит. Она пуста, как бесплодная смоковница.
Сказанное было правдой. Рита не могла забеременеть. Но произнесенные вслух слова ударили ее в самое сердце. Есть вещи, о которых можно думать, но нельзя говорить. У Риты нет детей не по ее вине, она же не убивала свое семя в абортах. Просто Бог отменил ее ветку. И сравнивать ее с бесплодной смоковницей – бестактно и беспощадно.
Рита почувствовала, что сейчас заплачет, но сдержалась.
– А ты как? – Мазепа обернулся к Рите: – Ты хочешь за него замуж?
– Не знаю… Может быть…
Ее ответ был равен «смоковнице».
– В таком случае я не собираюсь соревноваться с молодостью, – подытожил Мазепа.
Саша был на пять лет моложе Риты. Мазепа годился ему в отцы. Еще немножко – и дед.
Илья Григорьевич оделся и ушел на своих ухоженных ногах.
Рита ждала, что он вернется, будет сражаться за любовь. Но Илья Григорьевич не сражался. А как? Он ничего не мог ей предложить, кроме того, что было. Было все чисто, красиво, вкусно и без претензий.
Общие знакомые доносили Рите, что Илья Григорьевич плакал. Очень может быть. Но плакать – это эмоция, а не поступок. А Саша поставил на кон поступок. И выиграл.
Рита пошла с ним в загс. Именно в загсе стало ясно, что Саша моложе ее на пять лет: ей тридцать пять, ему тридцать.
Это не очень хорошо в перспективе, но в настоящем замечательно.
Молодожены не вылезали из постели сутками.
Любила ли Рита? Она была благодарна Саше, а благодарность – строительный материал. На нем можно было построить любой дворец, любую крепость.
Саша работал в отделении сердечно-сосудистой хирургии. Прошел по конкурсу.
В отделении работали дети разных народов и даже негр. Преимущественно молодежь. Нагрузка у лечащего врача большая, нужны силы, как сталевару у доменной печи.
Саша делал операции на открытом сердце, ставил шунты, менял клапаны.
Заведующий отделением любил пофилософствовать. Он говорил: «Человек должен знать, откуда он пришел и куда уходит». Саша однажды подошел к нему и спросил: «Откуда и куда?» – «Ниоткуда и никуда, – ответил заведующий. – В пустоту».
Саша задумался: неужели это так? Человек жил, страдал, любил и умер. Точка. Но после него в результате любви остались дети, и теперь они будут жить, любить, страдать и умрут в конце концов. Но после них останется продолжение – целая армия, и теперь их очередь – жить, а потом умереть.
Как-то все бессмысленно. Но почему же? Разве просто жить, а тем более любить, – не чудо? Человек пролетит через чудо и скроется в пустоте. Хорошенького понемножку.
Хочется, чтобы ТАМ тоже что-то было. Но со стороны жизни было так много всего, что неприлично хотеть и дальше. Надо быть скромным и пользоваться тем, что дают.
Однако, как ни крути, смысл жизни – дети. Семья без детей неполноценна.
Саша не знал покоя ни днем ни ночью. Ему звонили по вечерам и даже по ночам. Постоянно звучали термины: «аритмия», «тахикардия», «стенты», «байпасы»…
Рите было страшно слушать, а Саша все это любил, жить без этого не мог.
Бывало, срывался среди ночи. Надо было срочно купировать кому-то инфаркт. Медицина шла вперед стремительными шагами. Инфаркт останавливали на ходу, вводили стент через руку: десять минут – и кровь свободно потекла в сердце через расширенный сосуд. Раньше сердце рвалось, оставались рубцы, и это в лучшем случае.
Сколько человек ушло от разрыва сердца – половина планеты. Самая распространенная причина смерти.
Рита ждала, что Илья Григорьевич объявится. Захочет вернуться или хотя бы объясниться. Нет. Это было непонятно. Неужели десять лет счастья не оставили в нем следа?
Значит, не оставили. Но оно и к лучшему. Зачем сердце рвать? Ведь от любви стентов не существует. Единственный стент – другая любовь.
Рита стала лечиться от бесплодия, бегать по профессорам. Саша сказал:
– Иди в районную поликлинику. У районных врачей больше практики. А профессора уже все забыли. Они профессора на бумаге.
Рита пошла в районную. Кабинет гинеколога находился на третьем этаже. Принимала молодая врач Ирина Николаевна. Она так внимательно слушала, как будто проблемы Риты касались ее лично.
Далее был осмотр. Потом вывод.
– Женское здоровье в порядке, – заключила Ирина Николаевна.
Рита спросила:
– Может быть, надо какое-нибудь лекарство?
– Половая жизнь без предохранения. И желательно с восторгом.
Рита и Саша экспериментировали два месяца подряд. И все закончилось тем, что однажды Риту затошнило. Ни с того ни с сего.
– Я отравилась, – сказала Рита.
– Ты беременна, – уточнил Саша.
Он оказался прав. Бесплодная смоковница зацвела цветами, обещала завязи и плоды.
Так и получилось.
Ходить беременной – скучища. Главное занятие – ждать.
Начались роды. Рита орала, как под пытками, но после приступа боли ее мгновенно накрывал глубокий сон. Она спала и сквозь сон слышала, как подступает новая волна боли – сначала издалека, потом накрывает с головой. Казалось, это никогда не кончится, будет продолжаться вечно.
Вокруг нее в предродовом зале бабы трубили как слоны. Значит, тоже мучились. Как все, так и она.
Внезапно Рита почувствовала, что ребенок из нее активно продирается к выходу. Рита стала звать врача. Врач подскочила, испугалась, что они не доедут до родовой. Риту переложили на каталку и повезли бегом. Врач бежала рядом и умоляла: «Подождите, подождите…» Но ребенок ждать не желал и вылетел в руки акушерки. К счастью, это случилось уже на родовом столе и ребенок не упал на кафельный пол. Молодец.
Это был мальчик. Кожа – желтая от родовой желтухи. Глаза узкие, зажмуренные. Буквально китаец. Но свой. Ее и Сашин. Ура!
Рита ничего не потеряла в жизни. Молодость потратила на любовь. Теперь есть материнство, и это навсегда. А Саша – защитник. Будет держать руки над их головой.
Началась новая жизнь. Эта новая жизнь состояла из труда и любви. Труда больше. Рита уставала.
Саша предлагал взять няньку, но Рита слушать не хотела. Она никому не могла доверить своего китайца. Желтушка у него сошла, глаза раскрылись шире, но все равно в личике было что-то азиатское.
