– А когда приедет курьер?
– В течение часа.
– Ну хорошо, – согласилась я. Меня устраивало близкое время. Я не люблю ждать. Когда я жду, то ничего не могу делать и перемогаюсь.
Я положила трубку. Подумала: какой хороший человек Генрих Боровик. Ему самому эта благотворительная деятельность совершенно не нужна, но он умеет думать о других людях, умеет заботиться о ближнем. Не замыкается в своем благополучии типа: моя хата с краю, ничего не знаю.
Черная икра – не мелочь, как это может показаться. Такая изысканная еда поднимает самоуважение, что-то меняет в восприятии жизни. А для писателя восприятие жизни – это его инструмент. Я заглянула в кошелек. Денег не хватало.
Мой муж сидел в кресле с газетой. Я подошла к нему и спросила:
– У тебя есть тридцать тысяч?
– Дома нет, – сказал он. – Надо идти в сберкассу.
– Сходи, – попросила я.
– Зачем?
– Заказ привезут: коньяк, икра, шоколадный лом.
– Не пойду, – отказался муж.
– Почему?
– Потому что я разделся, расселся и не хочу двигаться. Я устал. Я весь день работал.
– Ну сходи, будь человеком, не будь собакой.
– Сказал «не пойду», значит, не пойду.
Мои просьбы муж выполнял через одну. Таким образом он защищался. Отстаивал свою автономность, свое мужское достоинство.
Что же делать? Человек приедет за деньгами, а денег нет. Некрасиво. Надо либо срочно достать недостающую сумму, либо перенести визит курьера на завтра.
Я выбрала второе: отложить на завтра. Это легче. Надо только предупредить Генриха.
Я схватила с полки справочник союза писателей. Нашла телефон Боровика и набрала номер.
Крепкий красивый голос Генриха я узнала сразу.
Удивительно, как голос передает социальную принадлежность обладателя. Я всегда могу отличить по голосу, кто мне звонит: главный редактор издательства или водопроводчик Семен.
Каждый голос неповторим, как отпечаток пальца.
– Генрих! – заорала я. – Остановите своего курьера. Пусть он приедет за деньгами завтра. Сегодня у меня нет.
– Кто это? – строго спросил Генрих.
– Виктория Токарева.
– Здравствуйте, Вика. Какой курьер, какие деньги?
– Продуктовый заказ. Мы с вами только что обсуждали.
Генрих был старше меня, но не настолько, чтобы забыть разговор пятиминутной давности.
– А-а, – проговорил он. – Еще одна попалась. Поздравляю. Когда он к вам приедет?
– Через час.
– Вызовите милицию. Это мошенник.
– Как мошенник? – растерялась я. – Он говорил вашим голосом.
– Они это умеют. Профессионалы.
– А почему от вашего имени? – Я еще на что-то надеялась.
– Не знаю. Это их выбор.
Популярными людьми пользуются в личных целях. Это издержки популярности.
– От моего имени звонит какая-то сволочь, собирает деньги и благополучно исчезает. А потом мне звонят обманутые дураки и предъявляют претензии. Я уже устал.
– А много набралось?
– Чего? Денег?
– Нет. Дураков.
– Десять человек. С вами – одиннадцать. Между прочим, уважаемые люди. Так что я вас поздравляю.
– Я не в счет. Я деньги не отдавала.
– Вот и не отдавайте. Не становитесь лохом.
– Лохи – это кто?
– Это те, кого обводят вокруг пальца.
Я уже настроилась на черную икру, на полкило или даже на килограмм. А вместо этого – фигу под нос, как в детстве…
Однажды в раннем детстве (это было в эвакуации) мать стала кормить меня и сестру. Еда была полезная, но невкусная. Мы капризничали.
Мать сказала: «Когда съедите, я вам дам ленинградские открыточки».
Ленинградские открыточки среди убожества эвакуации… Мы с сестрой стали быстро есть, давясь, преодолевая отвращение.
Когда тарелка была пуста, мать сказала, что открыточек нет. Откуда в этой деревне могут быть открыточки?
Боже! Как мы заорали! Мы рычали и топали ногами. Мы доверились, а нам плюнули в душу.
Я на всю жизнь запомнила эти «ленинградские открыточки». Первая встреча с обманом. Потом, в течение жизни, была вторая и третья. Но это потом.
История с заказом скорее удивила меня изобретательностью жулика. В его замысле просматривался талант сценариста. Но талант, направленный во зло, должен быть затоптан на корню.
– Вызовите, пожалуйста, милицию, – попросил Генрих. – Эту сволочь надо остановить.
– Я не буду вызывать милицию, – отказалась я.
Получается, что я заманила, дала адрес, а потом сдала. Человек подойдет к моему подъезду, а тут – менты, заломят руки – и в кутузку.
– Я не могу.
– А у вас есть кто-то дома? – спросил Генрих.
– Муж.
– Пусть муж вызовет.
– Он тем более не будет.
– Почему?
– Не захочет участвовать.
– Ну вот. Вы не захотите, другие тоже не захотят. Как же его поймать?
– Не знаю.
Я попрощалась и положила трубку. Сказала мужу:
– Хорошо, что ты не пошел в сберкассу. Это жулик. Он взял бы деньги и смылся.
Муж продолжал читать газету. Для него главным было – ничего не менять, не поднимать задницу с кресла. Кресло всасывает человека и держит крепко.
– Генрих Боровик просит вызвать милицию, – добавила я.
– Еще чего… – отозвался муж.
Вызывать милицию – это тоже большое моральное неудобство. Пусть возмездие накроет преступника, но без нашего участия. Инертность интеллигенции.
В нашем доме имеется домофон и консьержка. Когда кто-то приходит, звонит в домофон. Сигнал резкий, как кряканье утки.
Через час раздался кряк. Это пришел жулик за тридцатью тысячами. В этот вечер мы никого не ждали, кроме жулика.
– Я не хочу с ним говорить, – созналась я. – Поговори ты.
Муж неожиданно легко согласился, поднялся с кресла, подошел к домофону.
– Да! – отозвался он хамским тоном.
Удивительно, как слово из двух букв может звучать так неуважительно. Видимо, муж презирал способ заработка собеседника.
Жулик что-то провякал в домофон.
– Ничего не надо! – гаркнул муж тем же самым хамским тоном.
Жулик быстро отключился. Он, видимо, понял, что разоблачен и оставаться возле подъезда небезопасно. Лучше смыться.
