Толик стоял и грезил наяву. А потом долго ходил, как в тумане, и не сразу соображал – что ему говорят.
Был хороший день.
Вовка никуда не убегал, не покидал рабочего места. Он стоял на крыше хозяйского дома и мел крышу, сметал листья. Кобра, выйдя из дома, могла сразу увидеть его за работой – важной и опасной. Крыша была скользкая, из оцинкованного железа.
Катя волновалась, но напрасно. У Вовки были крепкие ботинки с рифленой подошвой. Подарил ученый. Ботинки непромокаемые, поскольку сделаны из буйволиной кожи. Эти фирменные ботинки оказались скомпрометированы: на них плеснул говном Алешка-говновоз. Он приехал выкачивать выгребную яму и, когда вытаскивал шланг, слегка плеснул. Не нарочно, разумеется. Ученый просто оказался рядом, любопытствовал.
Катя потом мыла ботинки во дворе, но буйволиная кожа не резина. Основной запах ушел, а последствия остались. Ботинки в дом не вносили. Оставляли за дверью, чтобы выветривались. Ученый подарил Вовке эти оскверненные ботинки. И в самом деле: стоит уважаемый человек, а от него веет говном.
Вовка сразу усек, что ботинки – фирма и около грузовичка будут в теме. А естественный запах плохим не бывает.
В этот день ученый ходил по двору, ворошил свои ученые мысли. На крышу не смотрел. Ему все равно.
Зазвонил мобильный телефон. Вовка сунул руку в карман, достал телефон и услышал далекий голос.
– Кто это? – не понял Вовка.
– Это я. Толик. Папа, я сбил человека насмерть. Подожди, я передам трубку.
В трубке пошуршало, потом четкий мужской голос донес информацию:
– Ваш сын сбил человека насмерть. Мы можем не открывать дело. Это будет стоить десять тысяч долларов.
Вовка понял все и сразу. Надо отдать грузовичок за свободу Толика. Какой может быть грузовичок, когда Толик в тюрьме? Катя вообще свихнется. А ему, Вовке, кусок в горло не полезет. И не нужен никакой доход.
– Куда везти деньги? – спросил Вовка.
– Улица Бутлерова, дом семь.
– А дальше?
– Дальше не надо. Там на правом углу дома – водосточная труба. Положите под трубу.
– А если пойдет дождь?
– Не пойдет. Не успеет. Мы деньги заберем. Время – четырнадцать ноль-ноль.
В трубке затикали гудки.
Вовка взял себя в руки. Спокойно и сосредоточенно спустился с крыши. Подошел к Кате и сказал:
– Толик сбил человека. Насмерть. Надо дать взятку десять тысяч долларов. Тогда его отпустят.
Катя побледнела. Ее лицо стало белым как бумага. При этом она спросила спокойно:
– Когда надо отдать деньги?
– К двум часам дня.
– А кто звонил?
– Толик звонил. Потом следователь.
Катя повернулась и пошла в дом. Через десять минут она вернулась с серой сумочкой из кожзаменителя. В ней лежал весь грузовичок.
Вовка вывел за ворота машину. Часы показывали без четверти двенадцать.
Вовка достал из бардачка карту Москвы.
Улица Бутлерова находилась между двумя станциями метро – «Калужская» и «Беляево». Это не далеко, хотя и не близко. К двум часам успевают.
Машина бежала по Калужскому шоссе. Вовка и Катя молчали. Не до разговоров.
– Интересно, кого он сбил? – произнесла Катя.
– Какая тебе разница?
– Ну все-таки: молодого человека или старика?
– Посадят одинаково, – сказал Вовка. – За ДТП дают четыре года. Два отсидит, а потом выпустят по УДО.
– Как?
– По условно-досрочному. Так что всего два года в самом плохом случае.
– Два года – это семьсот двадцать дней. Его там будут бить, насиловать. Семьсот двадцать дней в аду… – Катя заплакала.
– Выкупим, – коротко сказал Вовка. – Не нищие…
Подъехали. Нашли дом семь. Водопроводных труб было две: правая и левая. Но которая правая? Если стоять к дому лицом, то одна труба. А если стоять к дому спиной – другая.
Вовка и Катя засомневались.
– Надо позвонить Толику, сказать, что мы подъехали, – спохватилась Катя. – Он же нервничает.
– Правильно, – согласился Вовка. – Пусть они его выведут. Мы им деньги, они нам – Толика.
Катя достала мобильный, набрала знакомый номер. Услышала высоковатый, такой родной голос сына.
Катя не выдержала и зарыдала. Как будто прорвало.
– Мама, мама… – испугался Толик. – Что случилось?
Вовка вырвал у жены телефон, коротко, четко проговорил:
– Мы деньги привезли. Ничего не бойся.
– Какие деньги? – не понял Толик.
– Выкуп за тебя.
– Какой еще выкуп? За что?
– Ты где?
– На строительном рынке.
– А что ты там делаешь?
– Краски покупаю.
Вовка быстро нажал отбой и сказал:
– Уезжаем. Нас развели.
Вовка энергично развернул машину в обратную сторону.
В этот момент они увидели мужика, похожего на йети – снежного человека. Он был высоченный, здоровый, руки висели вдоль туловища. Йети присел возле трубы и стал под ней шарить.
– Едем, – поторопила Катя.
– Подожди, – остановил Вовка и вышел из машины.
Вовка подбежал к Йети, сидящему на корточках, и, размахнувшись ногой, изо всех сил пнул его в бок.
Йети опрокинулся. Он не ожидал нападения.
Вовка подскочил к поверженному и стал бить его ногой по голове, как по мячу, норовя попасть в лицо.
Раз, раз и еще раз. Он бил этого урода за то, что он был урод снаружи и внутри. Бил за грузовичок, за свою страну, которая бросила Вовку, за ядовитую Кобру, которая не доплачивает двадцать процентов. За Яшу, кинувшего Толика. За всю человеческую накипь, которая выплеснулась вместе с перестройкой, в которой приходится плавать и даже глотать.
Катя подскочила к Вовке, потащила его в сторону.
– Перестань! Ты его убьешь и сядешь! Будешь сидеть из-за этого говна…
Вовка дал себя оттащить. Он завелся, и завод не окончился. Вовка дернулся обратно к лежащему, норовя пнуть его вонючим ботинком еще раз. Но Катя удержала. Потащила прочь.
Сели в машину. Из бокового окошка было видно, как Йети тяжело встал. Выплюнул зубы. Живой, но без зубов. Придется вставлять новые. Недешевое удовольствие.
Катя и Вовка ехали обратно.
День в расцвете. Три часа дня, если перевести на человека, – сорок пять лет.
Вовка постепенно успокаивался. Да… Страна. Перестройка. Кобра. Яша. Йети. Но… Все это временное, отдаленно-стоящее. А рядом – верная, любимая жена, деньги в серой сумочке, а значит – грузовичок. И половина жизни – впереди.
