Шофер виновато молчит.
– Ты чем его бил? – допрашивает Марина.
– Шайбой, – тихо ответил шофер.
– Какой шайбой?
– Хоккейной. У сына взял.
– Хоккейной шайбой даже кошку не убьешь. Она легкая.
Шофер безмолвствует.
– Ты чего молчишь? – наступает Марина.
– А что говорить? Тяжело бить по живому. А ствола у меня нет, – оправдывается шофер.
– А деньги получать не тяжело?
Шоферу нечего сказать. Он стоит молча. К нему подходит Игорь и протягивает увесистый конверт.
– Ваши деньги, – объясняет Игорь.
Шофер растерянно смотрит на конверт.
– За что?
– За то, что ты его не убил. Ты нас спас.
– Как это? – не понимает шофер.
– Убить человека и жить дальше, как будто ничего не случилось… Это невозможно. А теперь мы будем жить.
Игорь обнимает Марину.
– Мы все забудем. И начнем жить сначала.
Марина плачет.
Шофер смотрит на конверт.
– Это мое? – проверяет он.
– Твое, твое. – Марина машет рукой.
– Так я пойду?
– Иди, – разрешает Игорь.
Шофер медленно отходит. Потом убыстряет шаг. Потом бежит, подгоняемый счастьем. Счастье – в конверте. Конверт – в кармане. Карман – в пиджаке. А пиджак – на нем, плотно прилегает к телу. «Можно жить дальше», – как сказал заказчик.
Рабочий день кончился.
Валя вышла на улицу. Вдохнула полной грудью. Посмотрела на небо. Небо было блекло-голубое, без облаков, заплаканное и милое, как личико ребенка.
Боже! Как давно Валя не поднимала голову и не смотрела на небо. Ходила, уткнув взор в землю, как свинья. Но свинья хотя бы ищет желуди, а Валя чего искала? Ненависть, как бревно в глазу, заслоняла весь обзор. Как много проскочило незамеченным…
Мимо нее промчалась кошка. Она неслась так, будто ею выстрелили. Почему бы это? Но тут же выяснилось: за кошкой гналась собака. Догнала, схватила за хвост. Кошка вырвалась, но хвост повис под углом. Неужели перекусила? Если да, то хвост отвалится через какое-то время. Кошка будет жить с коротким хвостом.
Некрасиво, но жизнеспособно. Ничему не мешает. Сама кошка не будет этого замечать. Какая разница, что там у нее за спиной?
Поздняя любовь
Валя
У Владимира Войновича было три жены.
Первая – Валя Болтушкина. Простая деревенская девушка. Работала маляром на стройке. А Володя в те далекие времена работал плотником на этой же стройке.
Володя окончил ПТУ (профессионально-техническое училище), овладел профессией плотника-краснодеревщика и даже не догадывался о своем высоком предназначении.
Его родители недооценивали сына. Отец – журналист, мать – учительница. Культурные люди. Им почему-то казалось, что Володя не способен к умственной работе. Пусть работает руками. Плотник – как раз для него.
Почему родители не видели в своем сыне яркие задатки? Может быть, потому, что Володя плохо рос, был маленького росточка и казался им недоделанным? Трудно сказать. Было другое время, другие нравственные ориентиры. Сталинская эпоха, людей сажали и уничтожали, и лучше было не высовываться, быть мелким винтиком. Легче затеряться и уцелеть. Отец-журналист это хорошо понимал.
Володя Войнович оказался хорошим плотником. На стройке его ценили.
Валя Болтушкина – круглолицая, милая, без амбиций. «Женское счастье – был бы милый рядом, ну а большего ничего не надо».
Валя родила мужу двоих детей: девочку и мальчика. Марину и Павлика.
Жили бедно. Володя каждое утро подходил к окну и рассматривал свои штаны: не протерлись ли они на заднице? Я об этом уже писала, приходится повторяться. Но что делать? Из песни слова не выкинешь.
Однако бедность, почти нищета не мешали Володе искать себя на литературном поприще. Он стал ходить в литературное объединение при Клубе железнодорожников, сокращенно ЦДКЖ.
Туда же впервые пришел и Булат Окуджава, которого никто не знал.
Володя запомнил самые первые стихи Булата: «Однажды тирли-тирли-тирли-тирли напал на дугу-дугу-дугу-дугу. И долго тирли-тирли, и долго дугу-дугу калечили немножечко друг друга».
Я думаю, «дугу-дугу» – это фагот, а «тирли-тирли» – флейта. Как талантливо! Все были молоды, искрили, и жизнь казалась бессмертной.
Володя начал писать свою повесть «Мы здесь живем». Его первым редактором и наставником стал его друг Камил Икрамов.
Камил – бухарский еврей. Высокий, благородный, значительный. Было очевидно, что он – узбек и при этом еврей. Две крови слились и подружились в его облике.
Отец Камила – знаменитый революционер, был расстрелян в тридцать седьмом году. Ни за что. Тогда это было нормально.
Отец – личность неординарная, и Камил унаследовал эту высоту.
Володя писал главы повести, Камил пропускал его прозу через свое сито, и в результате появилась повесть. Я не знаю, как она сейчас читается молодыми. Я ее восприняла как глоток солнца.
У Володи Войновича было голодное военное детство, нищая молодость, но все это не омрачило его восприятия жизни. Оно было радостным, солнечным, ироничным и глубоким при этом.
В писателя Войновича поверил Александр Твардовский. А может, даже влюбился в его талант. И в него самого.
Володя той поры – маленький, большеглазый, волосы дыбом, море юмора, улыбка от уха до уха. И сквозь все это просвечивает чистая душа, прозрачная, как родник, многогранная, как бриллиант.
Володя стал работать на радио.
В это время запустили в космос Гагарина. Было непонятно, вернется он или нет, но, пока он летел, срочно понадобилась песня.
Володина начальница стала обзванивать маститых поэтов. Говорила одно и то же:
– Нужна песня, написанная за один день. Сегодня. Поскольку через час космонавт уже вернется на землю.
Все маститые обижались. Они не халтурщики, чтобы ваять стихи за один день. Тогда Володя присел к столу, подвинул к себе листок и написал: «Заправлены в планшеты космические карты, и штурман уточняет в последний раз маршрут…»
Если разобраться, какие планшеты? Какой штурман? Это же не аэродром, а космодром. И не самолет-кукурузник, а космическая ракета, которая взлетает с ревом, и бедный космонавт в середине, расплющенный перегрузкой.
Но никто об этом не думает. Главное – пыльные тропинки далеких планет. Прорыв в неведомое.
Володина начальница прочитала стихи и тут же позвонила композитору. И возникла песня, которая стала гимном космонавтов. Слова и музыка нашли друг друга. Эта песня и сейчас не устарела. Ее поют с душевным подъемом и восторгом. Песня, как говорится, выстрелила.
