Научи меня жить чееееестноооо!
Моей жизни текст уже наааабран,
Не роман, а лишь эээээсэмэээска…
Щелкали фотокамеры, Ягуар, прикрыв глаза, тянул слова, медсестры и санитарки снимали на видавшие виды «самсунги» и «хуавэи».
Перед уходом он обнял Марту, сказал, что скоро позвонит, и сунул ей в карман пятьсот евро. Деньги нашлись случайно — выпали, когда нянечка помогала Марте раздеться, чтобы снова уложить ее в койку.
— Ой! — воскликнула она, поднимая с пола банкноту.
С невероятным почтением она положила евро на тумбочку и добавила:
— Какой же он все-таки… настоящий!
Марту навестила и продавщица из продуктового магазина, которая забрала Сайгона и тем самым прославилась на всю страну. Продавщица регулярно давала откровенные интервью о страстном романе с Николаем Бурцевым и мистических талантах его лайки. Способности Сайгона действительно впечатляли журналистов. Когда они приезжали, продавщица просила дать ей ключи от машины, затем размахивалась и что есть мочи швыряла их в заросли травы. Сайгон по ее команде находил ключи за минуту.
Марте продавщица подарила фотографию Сайгона (самого пса в палату не пустили) и пожелала здоровья, счастья и улыбок.
На пятнадцатый день Марту выписали, и она вернулась в «Полигистор».
Подготовилась к экзаменам и сдала их вполне успешно.
Директор вызвался похлопотать, чтобы ее в порядке исключения приняли в вуз вне конкурса.
Это было несложно, учитывая все обстоятельства.
Как-то раз, возвращаясь с медосмотра, куда ее направили после зачисления, Марта решила прогуляться по центру.
Она шла по Никольской, рассматривала витрины, купила смузи в кофейне. Неожиданно за стеклянной стеной ресторана она увидела отца, сидевшего за столом перед одиноким стаканом с виски.
Он не то чтобы постарел, а как-то истончился, словно энергия, бурлившая прежде под его кожей, иссякла.
Что-то упадническое появилось в его осанке, в наклоне головы, в обиженных бульдожьих морщинах вокруг рта.
Отец отпил виски и повернул голову к окну.
Несколько секунд они с Мартой смотрели друг на друга. Марта улыбнулась и подняла вверх пластиковый стакан со смузи.
Отец засуетился, вытащил из кармана бумажник, отсчитал деньги и встал из-за стола. Он поспешно кинулся к выходу, открыл тяжелую стеклянную дверь, но Марты за ней уже не было.
Перед ним в обе стороны Никольской текла толпа, и сколько он ни вглядывался в спины и лица, найти среди всех этих людей свою дочь не смог.
Она ушла, фью-фью, и если вы думаете, что мы за ней последуем, то вынуждена вас разочаровать.
Увы.
Здесь, на Никольской, мы попрощаемся с Мартой и друг с другом.
Мы попрощаемся, потому что ничего нового вы от меня уже не узнаете.
Я — закончилась.
Вы можете оставить меня на лавке, можете забыть в электричке, как случилось с тем, кто был со мной до вас. Вы можете подарить меня другу или подружке, вы можете меня обсудить, обругать, поставить на полку, вернуться ко мне спустя десять лет или не вернуться никогда.
Для меня, как вы понимаете, это не большая забота.
Вас может уже и не быть через десять лет, может не быть того, кто меня написал и придумал, но я буду жить вечно и буду вечно говорить о том, что меня волнует.
Такова уж моя природа.
Что, простите, я не расслышала?
Ах, Михаил!
Как хорошо, что вы напомнили, а то я совсем про него забыла.
Ладно, слушайте.
После, безусловно, задевшего его бегства Кати Беляевой Михаил поел горячего супа в ресторане, сел на свой мотоцикл и поехал туда, куда и направлялся, — в Архангельск. Он прибыл в этот город вечером, полюбовался набережной, снял номер в симпатичной гостинице и отправился на поиски ужина. Дорога завела его в ресторан «Белое море», где ему приглянулась симпатичная официантка, ну а поскольку вам известно, каким успехом наш Михаил пользуется у женщин, я не стану рассказывать, что было дальше.
И так понятно.
Благодарности
За возможность написать эту книгу я благодарю Сергея Симонова и Гюнтера Хазенкампа, Гёте-Институт в Санкт-Петербурге и Literarisches Colloquium Berlin, где большая и самая главная часть «Рюрика» была написана. Я благодарю Юргена Беккера и Марию Райер за внимание, с которым они отнеслись к тому, что я уже написала, и за надежду на то, что будет написано потом.
Эта книга родилась в Берлине, и, возможно, не очень обычно выражать благодарность городу, но для меня Берлин стал вдохновением. Впечатления, которые он мне дарил, стали топливом, дровами под котлом, в котором «Рюрик» варился. Я благодарна озеру Ванзее, Штадтбану, электричкам линии S7 и особенно станции Ostbahnhof, от которой я пешком шла к Mauer и в толпе бесчисленных туристов смотрела на Стену. Вернее, на то, что от нее осталось. Глядя на Стену, я поймала себя на ощущении: как хорошо, что ее больше нет, и как хорошо, что она есть, ведь благодаря ей мы помним о прошлом.
