Она закричала.
Бросилась к манежу и вынула из него Сонечку.
Из кабинета отца примчался голый Яша.
— Ты оставил дверь открытой!
— Ты не сказала, что ее надо закрыть!
— Возьми ее!
— Нет!
— Позвони маме!
— Нет, ты!
Марта не успела рассказать про удар кулаком в лицо, нанесенный отцом, про то, как он свернул попугаю шею, про обморок Иры, про больницу, отъезд Яши, похороны — все это детали, необязательные краски, подробности, которые не могут повлиять на главное, на то, что уже случилось.
Ей вдруг стало так холодно, что челюсти заходили ходуном, как у щелкунчика. Ее била крупная дрожь, отчего лежащее на коленях ружье то и дело соскальзывало и билось прикладом о землю.
А у ручья что-то происходило, детские всхлипы сменились низким глухим ворчанием, и нечто огромное, тяжелое, непобедимое полезло наверх, сотрясая склон, стволы деревьев, камни.
Изнемогая от любопытства, луна выглянула в щель между занавесями облаков, и Марта увидела поросшие рыжей шерстью руки с желтыми острыми когтями, а потом какая-то неумолимая сила оторвала ее от земли, и ружье упало в ручей, издав напоследок жалобный плеск.
Все вокруг поднималось в воздух, взлетало, словно притяжение прекратило существовать, и Марта ощущала того, кому молилась, того, кто знал ее, того, кто ее нашел, того, кто ее обманул. Он был везде, весь мир был им, и в бесконечном кружении Марте мерещились медвежьи лапы, рыжая шкура с запутавшимися в ней репьями и обломками веток.
Грудь Марты сдавило, захрустели кости, она была букашкой, поднесенной к глазам, в которых нет ничего, кроме бесконечной тьмы.
Камень!
У нее нет камней, у нее ничего больше нет.
Он ведь сам выманил у нее все камни, прикинувшись маленькой девочкой.
Камень!
Он обманщик. Мошенник. Лжец. Он формально известил ее об условиях договора (набери из ручья камушков побольше), но не упомянул, что на кону — ее жизнь.
Камень!
Перед лицом Марты распахнулась исполинская пасть, ее обдало уже знакомым запахом крови и хвои, как вдруг из брезентовой куртки выпал последний, забытый камушек.
Откуда он взялся?
Может, завалился во внутренний карман, тот, что слева, у самого сердца? Может, Николай Бурцев захватил его в могилу, а теперь, сидя рядом с Сашкой среди золотых шаров, бросил его Марте с крыльца?
Лови!
Никто никогда не узнает, да и неважно, важно лишь то, что у всякого договора, даже самого абсурдного, есть условия, и эти условия выполнены.
Он в бешенстве.
Он ревет, скалит ржавые от чужой крови клыки; все охотники и жертвы ночного леса в ужасе попрятались, поприжали свои уши от этого рыка.
Он жаждет смерти, но Он не получит Марту.
Она падает на землю, а Он крушит деревья, вырывает их с корнем, весь мир изуродован его когтями, его зубами, его извечной злобой, что разлетается, как семя, как осколки зеркала, впиваясь в людей, змей и лис.
Марта лежит, ей трудно дышать из-за сломанных ребер, но ей больше не страшно.
Ни летающие валуны, ни сломанные деревья не могут причинить ей вреда.
И когда Он смиряется, когда падает на колени, когда наждачные пальцы с желтыми когтями шарят по траве и находят камень, Марта понимает, что есть кто-то больше, есть кто-то выше, есть тот, кто простил ее.
Я знаю, что в мире есть сила и она добра.
Марта лежит на земле, и дыхание ее слабеет.
Только папа решает, кто выйдет из леса.
19
На рассвете Катя Беляева и капитан тряслись в провонявшем бензином полицейском «козле». Катя исполняла женскую роль и всячески кляла неудобную машину, а капитан приводил многочисленные доказательства исключительной надежности «козла». Например, в бытность свою стажером он с начальником ехал на стареньком «козле» по Беломорью, а поскольку начальник был изрядно пьян, то неловким движением он вырвал руль из рулевой колонки.
— Да вы что? — поразилась Катя.
Капитан довольно ухмыльнулся.
— И что же вы сделали?
— Да ничего, остановились. Оказалось, рычаг прогнил, так я вместо него палку вставил, и поехали дальше.
— И эта машина поехала? С палкой?..
— Я ж вам говорю, гениальная машина.
Они проехали место, где пятнадцать лет назад в последний раз видели Сашку, и капитан указал на дерево, которое кто-то из местных упрямо украшал разноцветными лентами и лоскутами. Отсюда был виден и остов сгоревшего дома Николая Бурцева.
— Какая ужасная история, — вздохнула Катя, — до сих пор не могу поверить… В двадцать первом веке можно погибнуть от лап медведя!
— Знаете, — сказал капитан, — я этого Николаю не говорил, смысла не видел, но мне патологоанатом сказал, что она больная была. Пару месяцев он ей давал… Зверь такое может чувствовать, понимаете?.. Потому и нападает.
— Что с ней было?
— Патологоанатом сказал, на саркому похоже. Опухоль в позвоночнике.
Задорно подскакивая, «козел» миновал заправку, где неизвестные избили Михаила, и вскоре подъехал к развилке, от которой расходились рукава проселка. Машина повернула налево, остановилась у места, где был найден брошенный мотоцикл, и капитан заглушил мотор.
Они с Катей выбрались из машины, подошвы их ботинок оставляли отчетливые следы на влажной глине.
— Вы думаете, отсюда Марта пошла пешком к трассе? — спросила Катя.
— А вы как думаете?
— Трасса там, — Катя махнула рукой, — представляете, как она испугалась, когда уронила мотоцикл? Я сомневаюсь, что она пошла по дороге… Она свернула в лес.
Капитан хмыкнул:
— Это не просто лес, это заказник. Сорок тысяч гектаров.
— Она этого не знала.
— Ну и что вы предлагаете?.. Искать ее в заказнике? Это смешно.
— Почему?
— Если даже все так, как вы говорите, она там уже четырнадцать дней. Без еды, без воды. Без опыта выживания в диких условиях.
— Мы можем просто войти в лес… Вдруг обнаружим какие-то ее следы? Тогда хотя бы будем знать, что она там, и вы сможете организовать поиски с собаками…
Капитан принялся обстоятельно убеждать Катю, что углубляться в заказник без необходимого снаряжения опасно. Он, во всяком случае, точно туда не собирается. Это не игрушки, дамочка, это не подмосковная рощица возле железнодорожных путей, это лес, в котором водятся дикие звери. Охраняемые, между прочим, государством.
