— А ты сам чей? — спросила хмуро парня.
— Ничей. — Он махнул рукой в сторону дома. — Родители умерли, мне еще восьми не исполнилось. Чтобы с теткой Горошиной не жить, сбежал.
— А я дочь Смородины, слышал?
Камень кивнул. То-то чернявая такая, как смородинка. Мать девушки как раз на сносях ходила, когда мор унес его родителей.
— О тебе Гороховы всегда говорили, что ты вернешься с полными торбами добра, — сказала Ягода.
Камень высыпал на дорогу крошки из котомки:
— Вот оно, мое добро. Зря сородичи надеялись.
Она сначала посмеялась, а потом вдруг покраснела и потупилась.
— Чего ты?
— Да, так. — Отвернулась в сторону, принялась кусать губу, чуть ли не до крови.
— Говори уже.
— Глупая я, — выдавила Ягода. — Мечтала, что приедешь, увидишь меня и влюбишься до смерти. Будешь бывалым и богатым. Расскажешь мне про дальние страны.
Камень почувствовал, как жаром заливает тело. Вспыхнул весь, словно кукла соломенная. А спичкой оказалась эта чернявая девушка.
— Чего ж глупого, — шепнул, потому что горло перехватило. — Расскажу, если слушать будешь.
И долго рассказывал Ягоде, где был и что повидал, пока она, сморившись, не положила голову ему на плечо. Пес лег в ногах и тоже заснул. Камень же сидел и стерег этот сон, думая, что порою сокровище находишь не в чужих странах, а у себя под носом, да еще в тот момент, когда кажется, будто потерял все, что мог; когда бежишь от магии, но сам оказываешься в страшной сказке, и только тот, кто рядом, дает тебе силы верить, что она закончится хорошо.
ЗАКОЛЬЦОВАННАЯ СКАЗКА
В центре одного из королевств Империи находится храм Единых. В нем до сих пор верят, что Жизнеродящая и Мракнесущий — одно целое, что они могут идти только рука об руку, что никто из них не помышляет избавиться от другого, потому что иначе не будет им жизни.
Единые не настаивают на своей вере, не готовят фанатиков и адептов. Желание всех вокруг убедить появляется только тогда, когда сам сомневаешься, а они не сомневаются.
Настоятельница в храме — матушка Маноа — высокая статная женщина с тонким ободом на распущенных седых волосах. И она искренне верит в то, что каждый следующий день будет только лучше предыдущего. Своему чутью она доверяет, как и морщинистым рукам, вынянчившим ни одно поколение Единых.
Каждый новый день Маноа встречает в детской. Смотрит на сопящих, пока не рожденных младенцев и наставляет их на долгий путь, в гармонии с собой и миром.
Сегодня ничем не отличается от вчера и завтра. Впрочем, нет. Иногда оно отличается.
Маноа поняла это, когда на пороге показалась юная Эстея, всполошенная, как согнанная с яиц курица, и закричала:
— Матушка! Матушка! У ворот храма — младенец!
Сердце настоятельницы не сбилось ни с одного удара.
— Перестань кричать, милая. — Тяжело поднявшись с колен, Маноа окинула взглядом свою обитель, где провела без малого полтора века.
Несколько десятков спящих младенцев уютно сопели носиками в своих колыбелях. К счастью, ни один не впитал беспокойства Эстеи, не заворочался, не открыл нежно-голубых глаз с сияющими желтыми зрачками.
— Пригляди за малышней.
Это прозвучало ни просьбой, ни приказом. Просить Маноа не могла по своему положению среди Единых, приказывать — по той же причине.
— Я разберусь сама, — пообещала старуха.
И Эстея сразу успокоилась. Матушка слов на ветер не бросала. Ее речи можно было заносить в скрижаль на веки вечные.
Маноа кивнула девчушке и вышла. Шаги гулко отдавались в пустынных коридорах. В этот час полагалось еще нежиться в теплой постели, воровать ласки зарождающегося дня и благодарить богов за то, что скоро встанет солнце. Лишь матери Единых полагалось охранять сон будущего поколения, петь песни, воспитывающие ум и пробуждающие вековую память. А настоятельница знала очень много песен.
Она не спешила: в ее возрасте не бегают. Ей приличествует ходить степенно и важно. Гостья за воротами подождет, кем бы она ни была. А если не дождется, значит, просто боги отвели.
Настоятельница подошла к высоким крепким воротам, с трудом отодвинула тяжелую задвижку. На плечо старухи, царапнув острыми коготками, опустилась крылатка. Зверек сонно моргал круглыми глазками, мордочка, как всегда, была невероятно умильной и подвижной. Кожистые крылья хлопнули Маноа по плечу, а потом сложились за спиной зверька. Крылатка не мешала хозяйке.
Настоятельница подумала, что силы скоро начнут изменять ей, придется подыскивать помощника, чтобы встречать приходящих. Она вспотела. Колени подрагивали. В спине появилась точка обжигающей боли, которая незаметно разлилась по всей пояснице. Маноа поморщилась и одним рывком распахнула ворота.
Девочка, стоявшая за ними, была маленькой, с лукавыми глазами, прикрытыми ярко-рыжей челкой. Пришедшая смотрела без страха, прямо и дерзко. Маноа сделала шаг вперед, все еще не переступив порога врат.
— Я пришла, — сообщила малышка.
— Вижу, — покачала головой настоятельница, в ее голосе послышались сожаление и растерянность.
— Впереди еще целый день, так что у тебя есть время.
— Знаю.
— Мое имя Ноа.
— Так же звали и меня в твоем возрасте, — Маноа протянула гостье руку и помогла девочке переступить порог.
Теперь пути назад нет. Впрочем, его никогда нет.
Крыл перелетел на гостью, потыкался носом в шею, понюхал уши и край волос. Ноа хихикала, но не избегала этих прикосновений.
— Он смешной, — сообщила она, когда крылатка вернулась к хозяйке. — У меня тоже будет такой?
— Если ты захочешь.
Маноа впервые не понимала своих чувств. Но зато хорошо поняла старую настоятельницу, когда-то встретившую ее саму: та показалась слишком сухой и строгой. А ведь она просто растерялась.
Маноа присела перед девочкой на колени и крепко обняла ее. Провела ладонями по спине, погладила по голове, вдохнула чуть сладковатый детский аромат. Ноа расслабилась и тоже обняла настоятельницу в ответ. В конце концов, никто не виноват, что начало одного всегда совпадает с концом другого.
Потом они пошли в обитель. Девочка оглядывалась по сторонам, ничего не спрашивала, но богатая мимика выдавала все ее эмоции. Благодаря гостье Маноа вспомнила свои первые впечатления от этого места.
Обитель мало походит на обычные дома, дворцы и замки. Стены тут кипенно-белые. Коридоры располагаются винтом, незаметно уходящим под землю и взмывающим почти под облака. Если перевеситься через балкон и посмотреть вниз со средних этажей, расположенных на уровне ворот, кругляш пола покажется маленькой сверкающей жемчужиной в раковине; если взглянуть на небо — увидишь голубое око приглядывающего за людьми бога. Множество комнат без дверей на противоположной от перил стороне, отделенных только невесомыми, играющими под дуновениями ветра шторками, вмещают служителей обители — спокойных, ласковых, сияющих.
