— Ничего страшного! — юноше самому стало неудобно, что этот гостеприимный человек испытывает из-за них чувство вины и извиняется. — Мы и сами не были уверены, что зайдём к вам, особенно так поздно.
Крахен засмеялся. И пояснил, что его дом в Темьгороде считается сродни привалу. Любые странники, не имеющие здесь знакомых — могут приходить, ночевать в любое время дня и ночи. Здесь их будет ждать уют, комфорт и свежая пища. Общения с хозяином дома удостаиваются не все, лишь те, кто чем-то заинтересовал его самого.
— Так мы должны вам что-то? — Олаф полез в карман за сигментами, но Крахен остановил его движением руки.
— Не стоит, друг мой! Лучше познакомьте меня с вашей очаровательной любительницей читать книги да расскажите, что за нужда привела вас сюда?
Юноша смутился. Действительно, что-то о правилах приличия они забыли:
— Это Вильмелетта Валенса. И в Темьгороде мы оказались из-за неё.
Они вновь уселись за столик. Причём хозяин дома остался на полу, но ростом был вровень с гостями. Теперь каплеобразное тело скрывалось за предметами мебели, не смущая и не спутывая мысли.
Сначала Летта дала Крахену прочесть записки её отца. Потом Олаф рассказал все их приключения с момента появления девушки на станции ветряных перевозок, упустив, впрочем, момент с песней Мракнесущего и заданием Имперского Совета для Миллиума Сверча. Неизвестно, знал ли что-то хозяин дома о тёмных жрицах, но уточнять он ничего не стал. Версия о меркантильном расчёте нелюбимого жениха его вполне удовлетворила.
Крахена весьма заинтересовал сундучок Ворова, и он попросил его принести. Молчаливая служанка управилась с этим быстрее, чем кто-либо из молодых людей, а потом вышла из гостиной.
— Итак, что тут у нас? — с любопытством естествоиспытателя принялся перебирать склянки учёный.
Олаф невольно поморщился, припомнив запах алой жидкости, и взглянул на все ещё белоснежный кончик своего пальца. Летта же пахла тревогой, она не отрывала глаз от пола и ожидала вердикта Крахена с той же надеждой, что некогда — помощи Моргера Тута.
А учёный искренне восхищался содержимым склянок. Его красивое лицо разрумянилось, глаза горели. Для него сундучок Ворова оказался настоящим сокровищем.
— Это же сколько денег! Сколько затрат! — восклицал Крахен. — Если караванщик приобрёл снадобья только для своих нужд, то немудрено, что ему не хватило средств ни на что другое! Гляньте — это, — он показывал на голубую жидкость, — универсальное обезболивающее. Достаточно одной маленькой капли на бочку воды, чтобы вылечить ревматизм у страждущих всего королевства. А это, — изумрудная склянка, — противоядие ото всех растительных ядов. С обесцвечивающим раствором вы, похоже, уже познакомились оба, — мужчина мельком глянул на палец Олафа. — И ранозаживляющее, и омолаживающее, и разглаживающее шрамы. Самое главное, что тут есть не только готовые средства, но и комбинаторы к ним!
Юноша, признаться, не понимал восторга. Но новый знакомец напомнил ему старшего брата, когда тот разглядывал книги с чертежами машин и приборов. Омциус мог делать это часами, издавая непередаваемые восклицания, кидая обрывочные реплики, и выглядя при этом совершенно счастливым. Так и от Крахена сейчас исходил запах счастья: материнского молока, чистой воды, свежего хлеба. Он перебирал склянки, как любимые игрушки, восхищался чистотой цвета или составом взвеси. Наверное, не удерживай его собственное тело и вежливость, учёный бы уже кинулся к себе наверх.
— Чудесно! Замечательно! — периодически слышались его возгласы. — Вы только посмотрите! Это же уникальный сундучок!
— Вы считаете, мне можно помочь? — наконец, решилась спросить Летта, переглянувшись с Олафом.
Крахен, казалось, внезапно вспомнил, что же от него ждали. Он задумался, переставляя туда-сюда флаконы. Потом вынул склянку с алой жидкостью, зачем-то поболтал её, открыл крышку. Гостиную заполнил уже знакомый запах.
— Очень долго считалось, что жидкость, используемая работорговцами для того, чтобы не платить налог за красивого раба — это сок какого-то редкого растения, — заговорил мужчина. — На самом деле — это не так. Состав сложный, из нескольких ингредиентов, соединенных в особой пропорции. Там имеются и отвары трав, и минералы. И мне он известен.
Девушка, казалось, не дышавшая, пока ученый все это объяснял, сделала глубокий вздох. Юноша дотянулся пальцами до её ладони и легонько пожал.
— Откуда?
— Я изобрёл его.
Олаф не ожидал подобного ответа. Могло ли так оказаться, что несчастный каплеобразный хозяин дома сошел с ума? Его лицо не выглядело старше тридцати лет. А зелью работорговцев насчитывалось не меньше сотни.
Крахен засмеялся, видимо, обратив внимание на реакцию гостя. И в этом тихом смехе было не больше ненормальности, чем в изумлении юноши.
— Скажете, как такое возможно? Милый мой Олаф, в будущем сезоне мне исполнится двести семь лет, — он сделал небольшую паузу, словно давая осознать услышанное своим гостям. — И как я умудрился прожить так долго, особенно с моим исключительным телосложением, видимо, известно лишь одной Жизнеродящей. Я не отношусь к особой форме жизни, и родился в семье обычного имперца. Просто очень давно. Мой отец был богат настолько, что у него хватило влияния не только до своей старости защищать меня от выселения в Темьгород, но и дать мне превосходное образование. Он надеялся, что однажды мне удастся вылечиться, как будто моё тело поразила болезнь, а не мутация. Я же довольно скоро понял, что, увы, мне придётся доживать свой век в этом неприглядном для многих облике, — мужчина махнул головой, как бы прерывая все возможные возражения. — Имперцы заслужили свои уродства, неосмотрительно пробуждая с помощью магии те силы, в которых даже умнейшие из нас не могут пока разобраться! Но я не жалуюсь. Наука всегда привлекала меня и дарила отдохновение. Я смешивал несоединяемое, и разделял целостное. Однажды, в результате таких опытов, случайно получилась обесцвечивающая жидкость. Её нечаянно выпила наша горничная, приняв за сок, и в мгновение ока превратилась в живую мраморную статую с гривой волос насыщенно-чёрного цвета. Тогда я был ещё довольно молод. И страшно испугался. Все мои попытки помочь ей — оказались безуспешными.
Летта огорчённо вздохнула, но все же нашла в себе силы, чтобы улыбнуться. Казалось, что её надежда, воскресшая было, опять погасла. В душе Олафа защемило. Ему девушка нравилась и такой, какой впервые встретилась, с кем он пережил, наверное, самые лучшие шесть дней в своей жизни. Пусть они не казались ему такими в первый момент. Но сейчас, оглядываясь в прошлое, юноша понимал, что проживал самое настоящее счастье. Проводник поднёс ладонь Летты к своим губам и легонько поцеловал трепетные пальчики.
Крахен наблюдал за своими гостями с полуулыбкой на губах. Казалось, он наслаждается происходящим перед ним. А потом мужчина продолжил:
— Но наука не стояла на месте. Как и время. Как и я. И вы хоть раз слышали, чтобы работорговцы так легко упускали свою выгоду? — его вопрос повис в воздухе.
