— А вы? — шепнула Летта Валенса.
— Обойдусь.
Однако девушка не успокоилась до тех пор, пока частично не прикрыла шкурой и Олафа. Теперь холодные капли попадали под одежду значительно реже. Юноша улыбнулся. Узкая расщелина показалась почти уютной. Тем более, каменные стены отдавали накопленное за день тепло. Тесное пристанище в мире дождя, дарованное Жизнеродящей. Если, конечно, она видит тех, кто хочет затеряться.
Дождь шел до тех пор, пока горная тропа не превратилась в мутный ручей. А потом ледяной водопад резко прекратился, брызнув напоследок мелкими каплями. Жалкие обрывки ещё недавно воинственной тучи разрозненно и слепо плыли по небу. Натыкались на редкие пока солнечные лучи и отползали, обожжённые, за горизонт. Недавняя владычица казалась теперь неприметной нищей бродяжкой, таящейся ото всех.
Молодые люди разулись и по очереди спустились на тропу, где оказались по щиколотку в воде. Ноги тут же заломило от холода. Но надо было идти, чтобы не оставаться на ночь в этом незащищённом от стихии и неприспособленном для ночлега месте.
Шлёпали по ручью. Хорошо, что по течению, а не против. Уже виднелась Лесная Заманница, славящаяся своими неохватными деревьями, в дуплах которых одновременно могли схорониться несколько путников. Земля там высыхала быстрее, чем каменистая горная тропа, а если повезет — можно найти горючие серые камни, чьи свойства не теряются от влаги и ради тепла которых можно вытерпеть неудобство в виде гнилостного запаха.
Шкура недоеда впитала всю влагу из одежды Летты. Девушка теперь почти не дрожала. Лишь иногда глухо кашляла, кидая на проводника немного виноватые взгляды, целеустремлённо загребая ногами по грязевой жиже. Олаф пытался скрыть своё беспокойство за обещаниями скорого отдыха, за рассказами о красотах Лесной Заманницы. А в мыслях уже видел, как отпаивает спутницу лечебными отварами, и пытался вспомнить подходящие для этого травы. И куда же она потащилась, такая слабая? Уметь противостоять хищникам — это ещё не всё во время путешествий. К сожалению, нет песен противостоящим природным стихиям и болезням.
Наконец, грязь почти совсем перестала чавкать под ногами. Тропа покрылась травой, сначала редкой и низкой, но с каждым шагом все более густой и сильной. Здесь ураган почти не оставил следов. Никаких тебе вывернутых кустов, бесконечных ручьев. Кое-где встречающиеся лужи вполне можно было обойти или перепрыгнуть.
Обтерев ноги, молодые люди наконец-то обулись. Олаф обратил внимание, что раны на ногах Летты почти затянулись, и это обрадовало его. Она и сама, словно не веря глазам, ощупала пятки, расцвела благодарной улыбкой и тут же вновь закашлялась. Кашель — низкий, лающий — обеспокоил Олафа.
— Кажется, вы промёрзли до костей, — озабоченно заметил юноша. — Когда расположимся на ночлег, я поищу что-нибудь от простуды.
— Хорошо, — по тому, как быстро девушка согласилась, можно было догадаться, что чувствует она себя не очень.
Лесная Заманница встретила путников стрёкотом прыгунов в кустах и редким уханьем сов, мягким ласкающим ветром и ароматом напитанных влагой трав. Здешняя природа выглядела на редкость необычно. Казалось, что почва плодородна настолько, что воткни в неё сухой прут — и он через несколько часов пустит корни. Деревья росли, казалось, до небес; кустарники — почти в рост Олафа; а разнотравье поражало яркими и огромными соцветиями величиной с большое блюдо. Окажись молодые люди в этом месте несколькими днями позже, вместо цветов здесь бы уже висели ягоды с кулачок ребёнка.
Имперский Совет запрещал селиться близ этого места, считая его заповедной зоной. Несколько сотен лесничих раз в сезон приезжали сюда, наводили порядок и отбывали в свои королевства, в качестве оплаты увозя с собой из Заманницы дичь, корзины с редкими фруктами и овощами и пучки редких в иных землях трав и специй.
Летта, оглядываясь по сторонам, восторженно проговорила:
— Наверное, таким был мир, когда Жизнеродящая ещё видела, а Мракнесущий не боялся за неё.
Олаф кивнул, заразившись настроением девушки:
— Жаль, что мы не успели сюда до урагана. Точно не пришлось бы мокнуть и мёрзнуть. Сам я не видел, но от людей слышал, что тут где-то недалеко от тропы есть дерево в двадцать обхватов. В нём дупло. Там можно развести огонь и переночевать.
— Огонь в дупле? — удивилась девушка.
— Здесь особые деревья. Их невозможно зажечь, — с улыбкой пояснил юноша. — Зато прекрасно горят камни.
— Правда?
Летта вытаращила глаза. Ей всё казалось удивительным. В романах для девушек об этом не писали. Сказки, как правило, опускали такие подробности. А научная литература в домашней библиотеке дядюшки ей не попадалась. С детским восторгом Летта обогнала Олафа и пошла немного впереди. Пока прямо рядом с тропой не обнаружились заросли причудливого растения с цветами-гроздьями. В середине каждого белели круглые орешки. Видимо, Летте они показались знакомыми, потому что она увлечённо начала их собирать, сначала в ладонь, а потом и вовсе в подол рубашки.
Олаф тем временем отправился на поиски места для ночлега. Слухи не обманули: чуть правее от тропы в глубине перелеска обнаружилось могучее древнее дерево с широким дуплом. Оно медленно покачивало мощными ветвями, словно привальщик, подзывающий гостей. Юноша поразился его размерам. Даже оставленный домик на станции, наверное, уступал этому исполину. А уж каким клювом было выбито в нём дупло — страшно представить. Впрочем, могло вполне оказаться, что над деревом просто поработали природа и время.
Олаф убедился, что дупло вполне пригодно для ночлега, подозвал девушку и подсадил внутрь, а сам отправился собирать топливо. Искать в сумерках серые камни оказалось не самым простым делом. Спотыкаясь о выступающие корни, юноша то и дело вполголоса поминал Мракнесущего. Хорошо, что Летту потерять было трудно: аромат ожидания разносился по перелеску, подобно запаху свежего огурца в начале сезона. Наконец, карманы куртки порядком оттянулись. А за пазухой пригрелся особенно лакомый в это время года мерцающий гриб. Его ели сырым, по вкусу он скорее напоминал сочный фрукт и вдобавок хорошо утолял голод.
Олаф легко запрыгнул в дупло и замер от неожиданности. Летта не теряла времени даром: развесила то тут, то там сырые вещи для просушки, влажной шкурой недоеда прикрыла вход, переоделась в собственное платье, до сих пор упакованное в тугой свёрток и каким-то чудом оказавшееся сухим. В полумраке её внешность словно обрела краски. Брови, ресницы и глаза стали темнее и выразительнее, чем были. Силуэт вдруг показался грациозным, гибким, пленительным. Это была та особая, благородная красота, неброская, но незабываемая. У Олафа перехватило дыхание. Он вытащил мерцающий гриб и молча протянул Летте, ибо никакого другого подарка просто не оказалось. А сам присел на корточки и принялся разжигать горючие камни, стуча ими друг об друга и высекая искры. Юноша надеялся, что краску, затопившую его лицо, не будет видно.
Огонь скоро разгорелся, и сумеречный морок исчез. Вновь стала видна некрасивость девушки, но проводнику словно сняли пелену с глаз, и он видел Летту в её новом и неожиданном для него обличье. Краски жизни, проявившиеся так небрежно и коротко, всё же оставили свой след. Бесцветность Летты казалась искусственной, хотелось раскрасить эту противоестественную белизну. Добавить кармина в губы, зелени — в глаза, а для кожи смешать розовую, жёлтую и синюю краски в нужной пропорции — и чуть-чуть разбавить водой. Волосы, наверное, трогать не стоит, но брови и ресницы хорошо бы сделать потемнее. Олаф вспомнил уроки живописи, которые посещал когда-то. Сейчас знания всплывали из глубин, подобно пузырькам воздуха, стремящимся к поверхности воды.
