А.П. Но иногда возникало ощущение, что в конфронтации со средой вы делали очень многое для того, чтобы усилить эту конфронтацию. Быть может, в этом состоит сущность вашей натуры?
А.Ч. Не буду отрицать, что такую конфронтацию я в ряде случаев сознательно использовал для решения задач, которые считал нужным решить. Но я категорически возражу против того, что это могло мне нравиться. У меня есть такой индикатор. На каждых выборах практически всегда из разных регионов приходит информация об очередном «черном» пиар-проекте. О том, что есть некий кандидат, чьи портреты развешаны по всему городу, и он пожимает Чубайсу руку. Как-то мне звонит Стародубцев, небезызвестный вам Василий Александрович, который возмущается: «Анатолий Борисович, вы представляете, что эти мерзавцы сделали? Эти негодяи, эти сволочи — они по всей Туле развесили плакаты, где я вам пожимаю руку! Просто мерзкая выходка, в этой „Единой России“ у нас одни мерзавцы!» Но я-то понимаю: раз этот пиар-прием используется — значит, он работает. Это значит, что глубинное отношение к моей скромной персоне сохраняется. Ну, значит, сохраняется, так оно исторически сложилось…
А.П. Тогда еще один вопрос, задавая который, я заранее предполагаю характер вашего ответа. Но не могу не задать, поскольку одержим определенными утопиями. Одна из них — возможность стратегического «общественного договора», который, я понимаю, будет очень трудно, почти невозможно осуществить. Но по православной, русской традиции нашим людям свойственно прощение. Неординарное, неожиданное прощение, которое меняет всю ситуацию вражды. Прощение и искупление через него является одной из фундаментальных ценностей христианской цивилизации. Я был на встрече в синагоге, куда меня пригласили после памятной атаки Копцева на молящихся евреев. Это была первая и пока единственная попытка диалога между пострадавшей еврейской общественностью и национал-патриотическими кругами. Мало кто пришел туда, но я и еще один мой коллега туда пришли. Мы разговаривали с раввином Коганом, беседовали в этой среде. Состоялась мучительная беседа, во время которой я сделал искреннее предложение: «Простите Копцева. Снимите свои претензии к нему. Он вас резал. Он вас колол. Он желал вашей смерти. Простите ему — и это должно перевернуть всю ситуацию. Вот в этом прощении должен произойти этический взрыв, который многих ваших врагов обезоружит, опрокинет сильнее, чем любой трибунал». Никакого понимания я не встретил. На меня набросились хасиды, правозащитники и еще Бог весть кто. Я к чему это говорю? Есть человек, которого вы считаете своим потенциальным убийцей. Суд покажет, так это или нет. Думаю, что дело развалится. Но вероятна ли такая ситуация — может быть, это уже за пределами ваших возможностей, ибо дело пошло по линии судопроизводства, — вероятна ли ситуация, что вы снимете с Квачкова ваши претензии? Вдруг отойдете в сторону и скажете: «Я не хочу этим заниматься, пусть он будет свободен». Вы не могли бы — в силу, скажем, неординарности вашей натуры — проанализировать такую возможность?
А.Ч. Я думал об этом, и такой вопрос себе задавал. Я не дам вам полного ответа, но поделюсь несколькими своими мыслями. Тем более что на решение суда моя позиция никак не повлияет.
Я не рассматриваю все случившееся как личное противостояние и потому не считаю Квачкова своим личным врагом, не желаю ему ни смерти, ни страданий. Если он получит большой срок, я не обрадуюсь, маленький — не огорчусь, вообще выпустят — бог ему судья.
А вот чего я точно не прощу и чего прощать в нашей стране, считаю, нельзя, это террора как метода. Мы в России лучше, чем многие другие, знаем, что в результате террора как индивидуального, так и государственного, останавливается развитие страны, а жертвами становятся не только сами пострадавшие, но и весь народ. К большому моему сожалению, правоту этих слов подтверждают и самые последние события в стране, в том числе и кровавый теракт в Москве с одиннадцатью убитыми, совершенный людьми с теми же убеждениями, что и у Квачкова. Спросите о прощении Квачкова тех людей, которые проезжали в тот день рядом с местом взрыва и были, чудом, не убиты, не контужены, да просто напуганы, чьи машины, на свои трудовые деньги купленные, пострадали от взрыва. Спросите тех, кто завтра поедет с внуками на дачу и попадет под огонь еще каких-нибудь «патриотов». Ведь они обстреляли и взрывали обыкновенное подмосковное шоссе, забитое машинами в часы пик, когда утром люди едут на работу. Спросите у ребят из моей охраны, которые прошли Чечню и просто чудом не попали под те 18 пуль и осколков, которые прошили их машину.
Случившееся не было для меня шоком. Я ведь не первый раз сталкиваюсь с желанием меня убить и с соответствующими планами. Это возникало всякий раз, когда мы перекрывали кислород бандитам, будь то тем, кто действовал под маской «инвалидов и спортсменов» и ввозил в страну беспошлинную водку с сигаретами, будь то тем, кто пытался превратить энергетику в дойную корову лично для себя. Взрыв, выстрел означают, что у самых злобных наших врагов уже не осталось других аргументов. Это значит — без этого у них не осталось способов повернуть страну назад.
Но я задаю себе вопрос: ну почему столько ошибок, почему так непрофессионально — ни подготовить взрыв, ни попасть в цель, ни обеспечить пути отхода — попались в тот же день. Зато — многостраничный трактат с длинным объяснением того, как именно могло промокнуть взрывчатое вещество, что и привело к потере тротилового эквивалента с 30 запланированных килограмм к каким-то несчастным трем. Это — по-видимому, в оправдание для своих. Как это по-нашему — по-российски! «Я учил, но забыл». А какая целостная позиция на суде: выпустите меня, но не потому, что я не убивал, а потому что убить Чубайса — долг, честь и обязанность каждого гражданина. Так погоди, родной, ты все-таки убивал или не убивал? На допросе говорит — нет, ждал, пока сын в булочную за хлебом сходит. Тогда хочется спросить: так где же ты был, когда настоящие русские патриоты, мужественно сидя в кустах и рискуя своей жизнью, взрывали врага народа Чубайса? В булочную ходил? Пиво пил? И смех, и грех. Примерно то же, когда честно пытаешься прочесть этико-философские изыскания Квачкова — а он в Интернете один из активно пишущих авторов — о России и ее будущем социально-политическом устройстве. Интересно все-таки мне узнать: ну хорошо, убил ты Чубайса, и слава богу, а что в стране дальше делать-то? Главный ответ: откопать Сталина, перенести в Мавзолей к Ленину и добавить к ним туда третьим Гагарина! Тут не то что недобитые демократы, а пожалуй, и большевики зарыдают.
Ну а выводы из случившегося я сделал. Стреляли в меня для того, чтобы остановить, не дать доделать то, что я и мои товарищи делаем последние пятнадцать лет. Сразу после покушения, еще до ареста Квачкова, меня спросил кто-то из журналистов: измените ли вы теперь вашу жизнь на ближайшие годы? Я сказал: да, изменю. У меня есть на этот период времени две важнейшие задачи: первая — это продолжение и завершение реформы энергетики, и вторая — победа демократов на выборах в Госдуму в 2007 году. Так вот теперь, не изменив ни ту, ни другую, я буду решать их с удвоенной силой. Ну а сейчас, говоря с вами через полтора года после покушения, я могу сказать, что ровно так я и действовал все это время и ровно так буду действовать дальше.
