Бой против зверя – как дуэль на пистолетах: дрогнула рука, замешкался, промахнулся – труп. Это равные по силе псы могут валять друг друга битый час и ограничиться парой царапин и клоком выдранной шерсти. А человек – даже сверхсильный – погибнет от первого же укуса. Шутка ли – пасть размером с крокодилью, способная согнуть стальной прут в палец толщиной. Клац – и нет предплечья, чавк – полбедра долой, а там вся кровь выйдет, и никаким жгутом не остановишь.
Вот враги и не торопились нападать – парню вообще не резон было бить первым, а старый кобель чуял нечто странное, непривычное, и оттого вдвойне опасное, и подбирался к цели с особой осторожностью в надежде вынюхать уязвимое место.
Грид взмахнул мечом, провоцируя тварь на атаку, но пес отпрянул и гулко зарычал, роняя на траву зеленоватую слюну. После прыгнул и залаял, попытался испугать, раскачать, вывести чужака из равновесия. Но тот стоял, как столб, едва заметно приплясывая на полусогнутых. Несведущему показалось бы, что он дрожит от страха, и только опытный боец заметил бы сжатую до предела мощь, готовую взорваться в подходящий миг.
Группа поддержки скакала позади кобеля, гавкая и порыкивая, но не вмешивалась, не смея ставить под сомнение силу и опыт вожака. Тот, может, и хотел разойтись миром, не связываться со странным созданием, что выглядит как человек, но пахнет, как пес. Но не мог проявить слабину, которая, по собачьим понятиям, суть смертный приговор.
Устав выплясывать, пленник без резких движений шагнул к цели, заявляя свои права на территорию. Не вытерпев такой наглости, зверь прыгнул, и то, что произошло дальше, не всякий сумел бы разглядеть. Герман, вопреки здравому смыслу, не отскочил, давая и себе, и врагу пространство для маневра, а наоборот – сорванной пружиной метнулся наперехват. В последний миг, когда лицо обдало теплым зловонием, присел и, дождавшись клацанья над головой, быстрее ветра выпрямился, нанеся удар всем телом. Меч гильотиной перерезал глотку и впился в позвоночник, и облезлая башка повисла на лоскутах плоти.
Чудище грохнулось на землю уже мертвым, но по инерции прокатилось шагов пять, орошая полянку черными фонтанами из вспоротых жил. Нервным взмахом парень очистил клинок от налипших сгустков и шерсти, готовясь к новой, куда более опасной схватке с целой стаей. И щенки без промедления бросились к человеку, но на половине пути плюхнулись на брюхо и по-пластунски подползли к ногам победителя. Его глаза полыхнули желтым огнем, но тут же потухли, засияв чистейшим медом на свету.
– Пошли вон, – пробасил Грид, пряча клинок в ножны, и псы тут же скрылись за деревьями.
– Почему ты отпустил их? – прошептала Злата, провожая тварей удивленным взглядом. – Почему не перебил всех до последнего?
– А смысл? – Напарник поправил перевязь и обернулся. – Это все равно, что мстить ножу, которым тебя пырнули. Если с кого и надо спрашивать – так с того, кто ударил. И я спрошу. – Он сплюнул. – Клянусь богом – по всей строгости. А во-вторых… кому от их смерти станет легче? Тебе? Мне? Вряд ли.
Теплая капля скатилась по красной полосе, и щеку ошпарило, как от струи кипятка. Герман вздрогнул и зашипел, на автомате потянувшись к лицу, чтобы стереть казавшуюся раскаленной краску, но Злата схватила его руку и прижала к левой ключице.
– Терпи. Ты хотел знать, почему наши полосы разные. Потому, что мне можно скорбеть, ведь боль уже ничто не заглушит. А тебе – нельзя, покуда враг жив.
Он улыбнулся, хотя ощущения были сродни тем, когда растягиваешь рассеченную кожу.
– Ты – странная.
– Я-то? – Охотница вытащила копье из туши вилорога и подошла к лежащему на боку кобелю. – Вполне обычная. Лес чту, лишнего не беру, в город не хожу. Все бы так жили – и зла бы не осталось.
Быстрый – со свистом – взмах, и острие кинжала вспороло лысое брюхо, как бумагу. Стоит ли говорить, какой запашок вырвался наружу вслед за тугим клубком похожих на пиявок кишок?
– Фу! – Парень уткнул нос в рукав, борясь с тошнотой и головокружением. – На кой ты это сделала?
– Хочу погадать. – Злату, судя по блеску в глазах и заинтересованному выражению на чумазой мордашке, вонь ничуть не беспокоила.
– Погадать?
– Да. – Она пропорола толстую кишку, что для сверхчуткого обоняния равнозначно было химическому оружию, и принялась прочесывать пальцами дерьмо с азартом начинающего археолога. – Псы сжирают трупы целиком – с одеждой и прочими вещами. Как-то раз я нашла в требухе пистолет, а отец – золотые часы. Если повезет, мы узнаем, где засела Свора.
Напарник отвернулся – созерцать подобное было невыносимо. Девушке же посчастливилось нарыть первую зацепку – размякший обломок человечьей кости.
– Берцовая. – Охотница поднесла похожую на пемзу мерзость к лицу. – Взрослая. Съедена около трех дней назад. Значит, твари засели в каком-то здании – скорее всего, ближе к центру.
– Откуда вывод? – спросил Грид, стараясь не открывать широко рот.
– На улицах трупов нет – всех поели, даже из машин умудрились достать. А на окраинах все еще рыщут сборщики, и такую стаю уже заметили бы.
– А если это свежак? Мало ли бедняг пропадает каждый день.
– Нет. – Злата с уверенностью тряхнула косой. – Кость пахнет заразой. Этот запах ни с чем не спутаешь.
– Этому тебя отец научил? – Парень поморщился и дернул плечами, как от внезапного холода.
– Конечно. А кто же еще?
Он промолчал, хотя мыслишки вертелись… всякие, в основном, о безумном отшельнике и его методах воспитания.
Рядом с костью упал обрывок кожаного ремешка, за ним – размолотая в труху пластиковая ручка и прочий бесполезный хлам. Только книжица в красной обложке могла пролить свет на личность бедняги, нашедшего последнее пристанище в желудке вонючего падальщика. Но часть страниц разварилась в желудочном соке, а на оставшихся стерлись все надписи.
Тем не менее отшельница не унывала и продолжала «раскопки». И в конце концов труд, тяжесть которого сложно передать словами, был вознагражден слипшимся клубком синих лоскутов. Иной наверняка бросил бы находку в кучку с непригодным для «гадания» мусором, но девушка, будто почуяв скорую разгадку, разложила обрывки одежды перед собой. И на одном из кусочков обнаружилась отчетливая, вышитая золотистыми нитками надпись:
– БелГУ, – шепнула Злата.
– Что это?
– Не знаю. Вроде бы, я уже слышала это название. Папа говорил, оно как-то связано с Вавилоном. Надо вернуться в лагерь и расспросить. Если отец ушел – дядя Марк подскажет. Он самый умный!
– Вряд ли. – Парень скривился и потер исколотую шею. – Но идея здравая. Только сперва вымой руки.
– Зачем? – Она захлопала ресницами.
– Ничего не чувствуешь? – издали намекнули ей.
– А! Ты про запах? Так хорошо же – от псов прячет, а мелочь отпугивает.
– Плохо. – Герман тряхнул головой. – Плохо жить в лесу. Плохо верить во всякую чушь. Плохо копаться в… кишках.
