Можно сказать, что наши знания о социальной жизни волков в последние годы обогатились и изменились одновременно. Однако сами специалисты признают, что в этой области остается еще очень много неясного. Слишком поспешные заключения — в частности, относительно роли альфа-самцов — были сделаны по результатам наблюдений за волками в неволе. Эти животные оказались недостаточно социализированными, поскольку не имели полноценных контактов с соплеменниками. В неволе у них вырабатывалось более агрессивное поведение, чем у диких собратьев. Разница между поведением диких волков и волков в неволе наводит на мысль о наличии общего и исключительно важного свойства волков и собак: индивидуальной пластичности развития поведенческих реакций. Сообщество животных не может быть представлено в виде застывшего образа, где для каждого члена группы раз и навсегда определена стереотипная роль, продиктованная его врожденными инстинктами. В действительности и волки, и собаки обладают исключительным разнообразием темпераментов и форм поведения. Это разнообразие неизбежно влечет за собой и разнообразие социальных отношений. Поэтому социальная организация волков предполагает гораздо больше возможных вариантов, чем то представляется в рамках упрощенных моделей.
Из этого следует, что, с учетом недостаточной изученности социальной жизни и потенциальной вариабельности организационной структуры стаи, волки не могут служить объектом для построения точной и универсальной модели, достаточной для того, чтобы достоверно описать социальную жизнь собак.
Люпоморфизм и неотения: собака — это юный волк?
Второе препятствие, с которым сталкивается ученый, если при изучении социальной жизни собак он всецело полагается на аналогию с волком, состоит в следующем: генетическая близость между этими двумя видами еще не означает идентичности социального поведения. Вплоть до недавнего времени большинство ученых при интерпретации социального поведения собаки напрямую применяли модель волчьей стаи. Ученые считали правомерным использование подобных аналогий, хотя по отношению к другим видам подобные подходы были бы недопустимы. И тому есть вполне разумное объяснение. Как мы могли убедиться, долгое время большая часть этологов рассматривала домашних животных как существа, дикая сущность которых была искажена стараниями человека. Считалось, что истинная природа этих видов оказалась скрыта под покровом качеств, приобретенных в результате одомашнивания. В этом плане собака не могла избежать сравнения со своим диким родственником и представлялась скорее волком, лишенным природных свойств, чем животным принципиально иным — по самой своей природе. Этологические характеристики этих двух видов рассматривались как изначально сходные. Различия видели лишь в некоторых проявлениях поведенческих реакций. Сформулированная на основе этих представлений научная гипотеза, условно называемая люпоморфизмом, состояла в следующем: различия в поведении волков и собак как генетически близких видов обусловлены в основном влиянием окружающей среды, в которой те и другие развиваются.
Подобная концепция предполагает и другой вариант образа домашнего животного вообще и собаки в частности, достаточно широко распространенный как среди ветеринаров и зоотехников, так и в научно-популярной среде. Речь идет о таком понятии, как неотения. Согласно неотенической модели, анатомические, физиологические и поведенческие черты домашних животных могли стать результатом замедлившегося, искаженного или остановленного развития дикого вида. Одним словом, собаки представляются задержавшимися в детском возрасте волками, то есть животными, сохранившими на всю жизнь черты, свойственные волчатам, но исчезающие по мере их взросления. С этой точки зрения одомашнивание, уже не в первый раз, рассматривается как отклонение от естественного пути развития, который в природе должен был привести к становлению дикой сущности вида: волка. В случае собаки ее естественное развитие застопорилось или отклонилось от нормы усилиями человека. Причиной подобных сдвигов могли стать постепенные генетические изменения, возникшие в результате одомашнивания, или же сама среда, созданная человеком, которая оказывала влияние на организм в процессе его индивидуального развития.
Неудивительно, что во времена, когда собака все более и более очевидным образом становилась членом человеческой семьи, во многих отношениях напоминая ребенка, такая модель вызывала симпатии в глазах широкой публики. На самом деле в этом представлении о собаке сплетаются воедино сразу две проекции, диаметрально противоположные и исключительно значимые для современного западного общества. Первая — это образ ребенка, кроткого и невинного, и при этом зависимого и нуждающегося в твердой руке взрослого человека; вторая — представление о диком животном, способном к агрессии, но вместе с тем чистом и свободном от пороков, свойственных человеческому роду. Сочетая в себе оба этих образа, собака нейтрализует негативные аспекты каждого из них: будучи животным, она избавлена от всякого рода дефектов, порожденных человеческой цивилизацией; навсегда оставаясь ребенком, она не подвержена вспышкам необузданной агрессивности, насилия и жестокости, свойственных дикой природе зверя. В итоге собака предстает в виде этакой химеры, наделенной чертами как инфантильного зверя, так и дикого ребенка. Она превращается в своего рода воплощение наших попыток рационально обосновать то положение, которое современный человек занимает в природе. По большому счету, здесь, как и в предыдущей главе, мы видим все тот же антропоцентрический взгляд на одомашнивание, только выраженный в форме детско-родительских отношений. Человек предстает здесь не хозяином порабощенной природы, а своего рода уполномоченным, способным от ее имени взять на себя ответственность за ее же детей.
Нашла ли неотеническая модель подтверждение в современной науке? Действительно ли собака — это волк, развитие которого замедлилось и остановилось, не достигнув завершающих фаз? Несмотря на довольно широкое распространение, подобная интерпретация во многом противоречит современным данным. Сравнительное исследование более чем семидесяти поведенческих реакций, наблюдавшихся в течение индивидуального развития представителей обоих видов, не подтвердило предположений, что у собак они появляются позже или сохраняются дольше, чем аналогичные реакции волков того же возраста. Мало того что собаки демонстрируют значительную изменчивость поведения в зависимости от породы, само количество разнообразных форм поведения у собак даже больше, чем у волков (Miklósi, 2007, p. 127).
С учетом приведенных доводов можно сделать вывод, что сопоставление социальной жизни собак и волков требует большой осторожности. Конечно, эти виды близки между собой, они разделились на самостоятельные ветви сравнительно недавно. Поэтому весьма вероятно, что некоторые аспекты их социального поведения действительно похожи, а многие различия объясняются окружающей обстановкой, в которой развиваются особи того и другого вида. С другой стороны, как мы только что видели, у люпоморфизма есть свои ограничения. Кроме того, экспериментальные данные подтверждают, что волки, выращенные в тех же условиях, что и собаки, ведут себя все-таки иначе (Ibid., p. 16). Не стоит забывать, что собаки появились в результате адаптации к антропогенной нише, созданной и занимаемой человеком, то есть существом, в жизни которого социальное поведение играет главную роль и в значительной степени отличается от поведения других живых существ. Таким образом, можно предположить, что адаптация к человеку привела к серии постепенных изменений в социальном поведении предков собак. Параллельно с этим изменялись и биологические механизмы, лежащие в его основе. В то же время волков подобные перемены не коснулись.
