Оставим в стороне жаркие дебаты, развернувшиеся в научной литературе по поводу интерпретации результатов этого эксперимента. Остановимся на весьма распространенной теории, которая часто использует его результаты в качестве аргумента в свою пользу. Как я уже говорил, описанные опыты, на первый взгляд, подтверждают предположение о том, что одомашнивание собаки, как и других видов животных, подчинялось некоему плану и преследовало сугубо утилитарные цели
[10]. Общественные науки довольно часто трактуют процесс одомашнивания именно таким образом, считая его результатом осознанного или технологического действия; подобный подход можно встретить и по сей день даже в работах биологов и этологов.
Любопытно, с именно такой интерпретацией процесса одомашнивания связана широко употребительная в западной культуре еще со времен Древней Греции аналогия между домашним животным и рабом. Аристотель, например, прибегал к этому сравнению с целью оправдать рабство. Конечно, эта же аналогия используется в качестве аргумента и в прямо противоположных суждениях. Сегодня защитники прав животных, такие как Питер Сингер или Гэри Фрэнсион, используют сравнение домашнего животного с рабом в обратном смысле, с негативной оценкой, осуждая некоторые аспекты одомашнивания и призывая к освобождению животных. Какой бы смысл в этическом или политическом плане ни вкладывался в эту метафору, сторонников и тех и других, откровенно противоположных взглядов объединяет одно и то же представление о взаимоотношениях человека и животного. Одних эти отношения радуют или просто устраивают, других — огорчают, но все они сходятся во мнении, что на протяжении истории человеческого рода отношения человека к животному строились на принципах порабощения и сознательного присвоения и преследовали чисто утилитарные цели. Здесь, как и прежде, исходной точкой отсчета является теория намеренной и технологической доместикации.
По большому счету, во всех этих рассуждениях человек представляется этаким Прометеем или доктором Франкенштейном, стремящимся перестроить природу по своему усмотрению. Из чего следует, что домашние животные вообще и собаки в частности — это существа видоизмененные, лишенные своей природной сущности, целенаправленно созданные руками человека.
Описанный тезис ярко окрашен антропоцентризмом, поскольку базируется на не лишенном высокомерия представлении о человеке как о существе, которое благодаря своему разуму и способности контролировать ситуацию возвышается над живой природой. Он довольно широко распространен и, тем не менее, не слишком убедителен. Прежде всего напомним, что разделение популяций общих для собак и волков предков на две линии стало возможным благодаря их контактам с гоминидами, чей технологический уровень и социальная организация свидетельствуют о чрезвычайно примитивном интеллекте, во всяком случае, когда речь идет об их рациональности и способности планировать. Трудно представить, что существа, которые жили на временных стоянках и отправлялись добывать пропитание будучи вооруженными лишь несколькими камнями или заточенными палками, к тому же не владеющие членораздельной речью, были способны спланировать столь сложное дело. Сегодня эта задача может казаться нам простой и вполне выполнимой. Однако совершенно очевидно, что древние гоминиды не могли обладать нашими знаниями по биологии, необходимыми для ее решения, нашим складом ума, представлениями о времени, природе, о жизни вообще, не могли видеть конечной цели этого эксперимента.
Кроме того, каким бы терпеливым и последовательным экспериментатором ни был человек, у него не могла не появиться весьма веская причина вовсе отказаться от этой затеи — хотя бы потому, что древние технологии были далеки от современных. Согласно не чуждой антропоцентризма теории намеренной доместикации, процесс этот представляется исключительно трудоемким. Последние 100 000 лет на земле обитают приблизительно 4 000 видов млекопитающих и 10 000 видов птиц. Из них человек по-настоящему одомашнил лишь несколько десятков
[11]. И нельзя сказать, чтобы такие попытки не предпринимались. К примеру, известно, что египтяне пытались одомашнить, правда безуспешно, ибиса, гиену, антилопу и газель.
Конечно, были случаи и удачного одомашнивания, оставляющие человеку надежду на успех, благодаря которой он продолжает упорствовать в этом деле. Однако тот факт, что примеров успешного одомашнивания совсем немного, свидетельствует в пользу иной интерпретации этого процесса, прямо противоположной тезису о намеренной доместикации. Если процесс одомашнивания обусловлен не волей человека, может быть, для того, чтобы разобраться в этом вопросе, стоит просто-напросто обратиться к самому животному. Иными словами, поскольку мотивы и намерения первобытного человека и тем более древних гоминидов, живших в контакте с предком собаки, были слишком примитивны, чтобы служить толчком к одомашниванию, возможно, этот процесс объясняется действиями самих животных, их «эволюционной стратегией», выражаясь языком современной биологии.
Кто же кого приручил?
На первый взгляд такой неожиданный поворот в сторону противоположную тезису о намеренном одомашнивании может показаться наивным и малоубедительным. Можно ли говорить о стратегии, когда речь идет о животном, не будет ли это самой что ни на есть очевидной формой антропоморфизма? Разумеется, животные еще меньше способны на то, чтобы спланировать и выстроить свои отношения с человеком, чем упомянутые выше гоминиды. На самом деле современная эволюционная биология вкладывает иной смысл в понятие «стратегия», что позволяет объяснить одомашнивание как процесс, в котором животным отводится центральное место, не приписывая им ни сознательных намерений, ни особого умысла. В современной биологии это понятие служит лишь обозначением физических или поведенческих характеристик группы особей одного вида. Оно не предполагает какого-либо сознательного расчета со стороны особи, обладающей данными качествами: эти свойства определены генами, в большей или меньшей степени. Понятие «стратегия» означает биологический выбор — например, темное оперение птиц или агрессивность зверя по сравнению со светлым оперением других птиц или мирным поведением других зверей того же вида — в игре, где выигрышем служит количество потомков. Некоторые стратегии в плане выживания и воспроизведения оказываются эффективнее других. Особи, обладающие нужными качествами, имеют в среднем больше потомков, чем прочие. В итоге гены, отвечающие за выигрышные стратегии, со сменой поколений все больше и больше распространяются в популяции.
Рассмотрим одну из стратегий на примере популяции бабочек, обитающих в окружении растений с преимущественно темной листвой. В этой ситуации стратегия «темных крыльев» будет эффективнее стратегии «белых крыльев», поскольку особям с белыми крыльями труднее скрыться от хищников. Если в данной популяции в результате мутации проявится ген, определяющий более светлый цвет крыльев, он быстро исчезнет, поскольку имеющие его особи, по всей вероятности, оставят меньше потомков, чем другие бабочки этой популяции. И наоборот, ген, определяющий цвет крыльев, приближенный к цвету окружающей среды, распространится в популяции в течение нескольких поколений, и, по всей вероятности, носящие его особи дадут больше потомства, чем другие. Таков принцип действия естественного отбора в понимании Дарвина и современных неодарвинистов. Отбор основан на разной эффективности воспроизведения носителей различных стратегий, занимающих определенную экологическую нишу в рамках одной и той же популяции. Процесс приводит к адаптивному отбору морфологических и поведенческих качеств в пределах биологической популяции без какого-либо намерения, умысла или плана.
