Сила «князей церкви» заключалась, конечно, не только, да и не столько в их духовном авторитете. В их руках скопились огромные богатства. Мы только что видели, как аскии раздаривали им целые области с сотнями и тысячами душ зависимого населения. В начале марокканского нашествия на Западный Судан один из шерифов владел 297 «домами» зависимого населения. Слово «дом» скорее всего обозначало здесь патриархальную семью, жившую в одной усадьбе, — речь, следовательно, шла о нескольких тысячах человек. А ведь шериф Мухаммед ибн ал-Касим, которому все они принадлежали, не был самым богатым человеком! И притом раздавали не только земледельческое население, но и ремесленников. Не раз уже упоминавшиеся на страницах этой книги факихи Салих Диарара и Мухаммед Туле, самые ближайшие советники ал-Хадж Мухаммеда I, получили от своего покровителя в дар целые «племена» кузнецов.
Томбукту был только самым ярким примером. И вовсе не единственным. Еще при мансах Мали, рассказывает «История искателя», города Диаба и Кундиоро, первый из которых находился в самом центре коренных малийских земель, а второй — в районе Каньяги, бывшей столицы Сосо, управлялись своими кадиями и пользовались полным административным и налоговым иммунитетом. Другими словами, верховная власть не имела права вмешиваться в какие бы то ни было дела управления в этих городах, отдавать распоряжения кому бы то ни было или собирать налоги. Все это могли делать только кадии — единственная правомочная власть в городах.
В результате окончательно стиралась граница между военно-административными сановниками и высшим мусульманским духовенством: князья духовные превращались одновременно и в светских князей. Но все же оставалась область, где духовенство в истории Сонгай всегда оказывалось сильнее высших военных чинов и высших сановников двора аскиев, — внешняя, т. е. караванная, торговля. Здесь у духовенства существовали давние и прочные традиции, оно располагало обширными налаженными связями и немалым опытом. За несколько веков факихи настолько переплелись с купечеством, что порой их очень трудно бывало отличить друг от друга, особенно когда эти, казалось бы, довольно разнородные занятия совмещал один и тот же человек.
Абдаррахман ас-Сади, автор «Истории Судана», с глубоким уважением относившийся ко всем благочестивым мужам, когда-либо жившим в Томбукту, выделял в числе особо почтенных шерифа Сиди Яхью ат-Таделси, по имени которого названа одна из трех больших мечетей в Томбукту, сохранившаяся до наших дней. И все же он не заметил в своем почтительном рвении, что одна из историй, которую он рассказал в доказательство святости шерифа, может показаться постороннему наблюдателю довольно ехидной насмешкой над святым.
«Вначале, — рассказывал хронист, — Сиди Яхья… воздерживался от торговых дел, но впоследствии в конце концов ими занялся. И рассказывал он, что, до того как занялся торговлей, видел пророка во сне каждую ночь… Потом стал он его видеть только раз в неделю, затем — раз в месяц и, наконец, раз в год. Его спросили, что же тому причиной. Он ответил: «Я полагаю — только те торговые дела…». Тогда ему предложили: «Почему же ты их не бросишь?». Но Сиди Яхья ответствовал: «Нет, я не люблю нуждаться в помощи людей!».
Так впервые в истории Западного Судана в державе аскии ал-Хадж Мухаммеда I и его преемников появился единый господствующий класс, который сумел объединить в одних руках руководство всеми сторонами жизни общества — хозяйственной, военно-политической и идеологической. Восторжествовала новая идеология, которая больше соответствовала тогдашнему уровню развития производительных сил и производственных отношений. В Сонгай уже безраздельно господствовали феодальные отношения — тоже в их ранней форме; это не был, конечно, высокоразвитый феодализм Западной Европы или Ирана. Но все же это были именно феодальные отношения, пусть раннефеодальные, но зато уже окончательно утвердившиеся и неуклонно шедшие к дальнейшему укреплению крепостнических форм эксплуатации. Поэтому мы можем сказать, что с точки зрения уровня социально-экономического развития государство Сонгай оказалось высшим достижением народов Западной Африки в доколониальный период.
Цена расцвета
Общий подъем сонгайского государства отразился и на росте местного ремесла. Собственно, отделение ремесла от земледелия, второе великое разделение труда, началось в Западной Африке довольно давно. Здесь уже в глубокой древности умели обрабатывать различные металлы, в том числе и железо, что было особенно важно для развития хозяйства. Существовало в Западной Африке и гончарство. При этом, когда в Гао при археологических раскопках найдены были черепки местного производства, их качество оказалось намного лучше того, что выделывают в этом городе современные гончары. Но больше всего было развито текстильное производство.
О нем рассказывал еще ал-Бекри. Из описания Томбукту, оставленного Львом Африканским, мы видели, что в Томбукту было много ткачей. А по словам Махмуда Кати, в этом городе было даже 26 больших портновских мастерских, и в каждой из них под руководством опытного мастера работало от 50 до 100 подмастерьев и учеников. Хлопчатобумажные ткани и грубые шерстяные покрывала, изготовленные в Западном Судане, довольно хорошо знали на многих зарубежных рынках. Мандингское название этих тканей — «биринкан» — было подхвачено арабскими купцами, а от них попало в средневековую французскую литературу. Что же касается спроса на местных рынках, то интересно вот что: в XV и начале XVI в. португальцы усиленно скупали в одних районах хлопчатобумажные ткани местного изготовления, с тем чтобы в других местностях той же Западной Африки получить за них золотой песок.
В таких сооружениях до сих пор хранят зерно
В сонгайское время сохранялось на высоком уровне и изготовление речных судов — мы говорили уже об этом производстве, когда вспоминали рассказ мансы Мусы I о заокеанской экспедиции его предшественника.
Так что с внешней стороны все как будто обстояло благополучно. Но если повнимательнее вчитаться в описания западноафриканских рынков, которыми мы обязаны Льву Африканскому, то рано или поздно привлекает внимание деталь, которая сначала удивляет, а потом начинает беспокоить.
В самом деле, если так развито было текстильное производство, то почему и зачем на рынках крупных городов было столько европейских и берберских, т. е., проще говоря, североафриканских, тканей? А главное, почему за них платили такие высокие, а подчас и просто бешеные цены? И отчего Лев Африканский подчеркивал: «…сколь дороги и великолепны все предметы»? А начав единожды вспоминать, мы дойдем и до рассказов Ибн Баттуты и ал-Омари о том, как высоко ценили в Мали парчу и другие дорогие ткани… Так в чем же было дело?!
Беда западноафриканского ремесленного производства была в том, что оно не могло соперничать с европейским или ближневосточным по качеству своих изделий. Поэтому все, что мало-мальски превосходило обычную местную ремесленную продукцию своим качеством, приходилось покупать в Северной Африке или через нее. Ввоз изделий иноземного ремесла в Западный Судан был невелик количественно, но зато сравнительно очень дорог. А значит, и покупать привозные товары могла только верхушка общества. Но раз так, то эта верхушка, располагая большими-запасами золота и большим числом рабов на продажу (а в сонгайское время эта статья вывоза стала особенно важной, в то время как поступление золота в руки сонгайских царей и их окружения несколько уменьшилось), не испытывала никакого интереса к расширению местного ремесла и повышению качества его изделий. В конечном счете здесь, как и в сельском хозяйстве, золотые запасы Западной Африки содействовали не процветанию, а застою. И те цифры, которые приводит Лев Африканский, говорят только о количественном росте ремесла. Этот рост был вызван некоторым общим оживлением хозяйственной жизни в первые годы правления династии аскиев и частичным Увеличением спроса на ремесленные изделия. Но этого было явно недостаточно, чтобы ускорить технический прогресс местного, западно-суданского ремесла. А пускаться вдогонку за европейским производством, которому великие географические открытия и первоначальное накопление капитала дали небывалый стимул к ускорению темпов развития, и вовсе было безнадежно. При отсутствии же потребности в таком ускорении ремесло Западного Судана было обречено на застой.
