– Это что же… камера? – вслух произносит Бьорк.
И растерянно чешет голову.
* * *
Через некоторое время горящая сторожевая вышка начинает угрожающе скрипеть. Что случится, если ПК-512 вместе с боеприпасами рухнет вниз, в самое пекло, гадать не надо – надо прятаться в паровозе. Каждый шаг дается Мулагеш тяжело – все тело болит, причем она не помнит, где и когда она успела получить столько травм.
Сигруд сидит у двери локомотива, попыхивая трубочкой. Одну руку он держит прижатой к телу.
– Это и есть победа? – спрашивает он.
– Гавань не пострадала, – говорит она и со стоном садится рядом с ним.
– Гавань-то да. Но вот… – и он тычет трубкой в сторону города.
А что тут еще можно сказать? Такое впечатление, что по городу, и без того не слишком прекрасному, прошлись гигантскими граблями.
– А где же войска, которые обещал прислать Бисвал? – удивляется Мулагеш. – Они же вроде как целый батальон хотели отправить.
– Не знаю. Я думал… Ну-ка подожди. – И он прислушивается. – Ты это слышишь?
– Я вообще мало что слышу, представь себе. Надо было наушники надеть или затычки в уши вставить, когда стреляла. А ты что слышишь?
– Стрельбу. И… крики.
– Что? Где?
Он показывает на утесы рядом с фортом Тинадеши.
– Но это же не в городе, – удивляется она. – Что там творится?
Они оба смотрят на скалы.
Мулагеш вдруг понимает, что ей пытались сказать по рации: еще одно нападение.
– Идем туда, – говорит она, и оба, прихрамывая, шагают вверх по тропе к первому блокпосту.
В городе темно и жутко, только призраков не хватает: кругом развалины и тишина, как в ночном кошмаре. Хотя нет, издалека доносятся крики и стоны. И ветер завывает. Всего-то час назад в городе, пусть и не очень красивом, кипела жизнь. Теперь даже думать странно, что когда-то здесь жили и работали люди.
– Пахнет порохом, – вдруг подает голос Сигруд. – И кровью.
– Кровью?
– Да. Кровью. – Он поднимает голову, принюхиваясь к ветру. – Сильно пахнет.
Они подбегают к блокпосту – там никого. Дверь и стена изрешечены пулями. Мулагеш и Сигруд поднимаются на вершину холма и останавливаются, чтобы осмотреться.
Холмы заливает холодный свет луны, окрашивающий все в темно-серые тона. На идущей через предместье дороге лежат трупы, темные и неподвижные. На вершинах холмов рядом с крепостью кто-то бегает туда и сюда, оттуда же доносятся треск и хлопки выстрелов, похожие на звук электрического разряда. А еще слышны пронзительные крики: кто-то отдает приказы, а кто-то кричит от боли и страха.
– Нет, – шепчет Мулагеш.
И вдруг бросается бежать к ближайшей к ней группе солдат.
– Стой! – кричит Сигруд. – Турин, стой!
Она бежит, а в голове складывается картина того, что здесь произошло: сайпурский батальон шел по дороге, вот здесь дали первый залп – с восточной стороны, а сайпурцы, напуганные и взятые врасплох, попытались укрыться в холмах к западу от дороги. А вот здесь засели враги – и кто же это был? – засели к северу от них и так отрезали их от крепости, и сайпурцам не осталось выбора, кроме как отстреливаться в холмах или отступить к утесам. Или прорываться в Вуртьястан, где все крушил святой Жургут.
Какой простенький маневр. И какой успешный.
И тут кто-то толкает ее в спину и падает на нее сверху. Тело отзывается болью – на Мулагеш навалился Сигруд.
– Они ж тебя пристрелят, – хрипит он.
– Ну-ка слезь с меня!
Он стонет, когда она пихает его в больной бок, но с места не двигается.
– Они пристрелят тебя на месте.
– Пусти, пусти! – кричит она. – Я должна им помочь, я…
– Ты им ничем не поможешь. Враг уже отступил. А они держатся настороже. Не хотят, чтобы их снова взяли врасплох.
Мулагеш смиряется и лежит тихо, чувствуя себя несчастной и беспомощной. Он, конечно, прав: что бы тут ни случилось, помочь уже нечем. Как же она ненавидит такие ситуации…
– Найди мне тело, – говорит она.
– Что? – изумляется Сигруд.
– На каком-нибудь сайпурском солдате должна быть аптечка первой помощи. Она из желтой резины, непромокаемая. Внутри ракеты и ракетница. Принеси ее мне. Красться у тебя получается лучше, чем у меня.
– Ты слишком много требуешь от раненого.
Но он отпускает ее и исчезает в темноте. Мулагеш поднимается и садится, оглядываясь вокруг. А ведь точно, откуда-нибудь пуля только так и может прилететь… Кругом-то темно. Вдалеке мечутся тени, но она уже понимает, что там делают: пехота оцепляет периметр, перекрывая все возможные пути входа и выхода.
Сигруд выступает из тени, таща что-то за собой. А потом сбрасывает это на землю. Пахнет потом и кровью. В темноте Турин может разглядеть только щеку и сжатый кулак.
– Это не похоже на ракетницу, – говорит она.
– Нет, – кивает он. – Но я подумал, тебе лучше самой посмотреть.
Он вынимает ракетницу и передает ей. Она колеблется некоторое время, затем поднимает ракетницу и стреляет.
Ракета заливает все ярким, праздничным красным светом, озаряя лицо парнишки, который лежит на земле: это вуртьястанец лет пятнадцати, с элегантно татуированной шеей и идеально круглым входным отверстием под ключицей. На груди у него портупея, в ней сайпурский пистолет. Ему, наверное, пришлось максимально затянуть ремни, чтобы портупея села как надо на его щуплое тело еще не вошедшего в возраст мальчишки. Мулагеш все еще смотрит ему в лицо, когда их окружают сайпурские солдаты.
11. Справедливая смерть
Мир есть не что иное, как отсутствие войны. Война и вооруженный конфликт – море, через которое надо переправиться нации.
Те, кому посчастливилось плыть через чистые тихие воды, могут считать иначе. Но они забывают, что война – это движущая сила всего.
Война – естественное состояние человека. Война делает его сильным.
Писания святого Петренко, 720 г.
Мулагеш отправляется на поиски Бисвала в госпиталь – впрочем, это слишком громкое название для такого темного, грязного и не приспособленного для лечения места. Шаткие койки и кровати выстроились вдоль стен, и почти на каждой кто-то лежит.
Турин идет по госпиталю. Ее форма спереди запачкана кровью, но это не ее кровь – они с Сигрудом помогали медсестрам и врачам чем могли. Еще у нее болит правый бок, причем болит сильно. Надо бы показаться врачу, но ей не хватает духу: кругом лежат молоденькие солдаты, мужчины и женщины, и память предательски подсовывает воспоминания о том, как она мучительно выздоравливала в мирградском госпитале. При одной мысли об этом начинает болеть рука. Как же жалко ребят…
