Она припоминает это, встав перед громадным красным троном, сжимает кулаки. Ужас, ярость и отвращение переполняют ее.
И это после всего, что она для них сделала? Она пожертвовала многим – и что же, все зря?
Она знает, что должна что-то сделать. Вмешаться. Но это может ее убить…
Оно того стоит?
Надо подумать.
Да. Да, оно того стоит.
Она сосредотачивается, протягивает руку за мечом.
Меч всегда при ней. Он не исчез, потому что в тот день, когда она подняла его, он стал частью ее или она стала его частью. И она знает, что этот меч не простой: взявшись за черную рукоять, увидев поблескивающий клинок, она становится свидетелем тысяч битв, тысяч убийств и тысяч лет беспрерывной войны, она слышит боевой клич тысяч армий и видит небо, потемневшее от копий и стрел, и она смотрит на то, как земля становится мягкой и темной от пролитой крови тысяч воинов.
Она стоит на белой башне с мечом в руке. «Ты принадлежишь мне, – шепчет меч. – Ты – моя, и я – твой».
Но это неправда. По крайней мере, она думает, что это неправда. Однако в это нужно поверить на какое-то время. Союз с мечом делает ее гораздо сильнее…
С ним она может вернуться в земли живых и предаться разрушению.
Она выдыхает, прикрывает глаза и прислушивается к мечу.
* * *
Мулагеш занимала должность губернатора полиса Мирград семнадцать лет и за это время присутствовала на 127 собраниях отцов города, 314 заседаниях городских комитетов, на 514 заседаниях в ратуше и на 1073 судах над теми, кто нарушил Светские Установления, открыто признав существование Божеств на землях, контролируемых Сайпуром. Она знает точно, потому что после каждой такой встречи – а некоторые длились по десять часов, – она возвращалась к себе, вынимала папку и ставила жирную галочку на последней странице.
Только одну галочку. Потому что эта жирная галочка помогала ей справиться с презрением и бессильной яростью. Они накапливались, а она их выплескивала в одно мелкое движение, процарапывание кончиком пера мягкой податливой бумаги. А выплескивать приходилось многое, ибо самым милым во всех заседаниях активных граждан Мирграда было то, что ее поливали дерьмом, не скрывая презрения, и даже открыто угрожали, причем в полный голос и не стесняясь.
А сейчас Мулагеш сидит на балконе Вуртьястанских галерей, ратуши этого полиса, и наблюдает за собранием племенных вождей. Надо признать, что ее мирградские мучения были детской игрой в крысу по сравнению с этим…
Мулагеш изумленно смотрит, как пожилой бородатый мужчина с красной татуировкой вокруг шеи встает со скамьи, напускает на себя горестный вид и орет:
– Я положу эти смерти к ногам клана Орсков! Я хочу снять с их плеч и шей груз этих смертей!
В ответ половина зала орет, улюлюкает, выкрикивая угрозы в его адрес.
Бисвал сидит за столом лицом к собранию. Он устало трет виски:
– Мистер Иска, вам уже два раза указывали на то, что Положение смертей не включено в повестку дня этого собрания. Прошу вас сесть.
– В этом зале рядом со мной сидят преступники и убийцы! Как они познают вину в таком случае? – орет бородач. – Неужто имена моих братьев, сестер и детей, неправедно убитых, должны быть преданы забвению и стать пеплом на ветру?
В ответ снова несутся вопли и улюлюканье. Мулагеш прищуривается, разглядывая предводителей племен. Все как на подбор худющие, истощенные голодом люди в меховых грубых одеждах, на шее у каждого яркая татуировка с затейливым рисунком. Кстати, она видит среди них несколько женщин. И это воистину удивительно: в Мирграде женщинам запрещалось все, кроме как рожать детей – в больших количествах и часто.
С другой стороны, Вуртья не потерпела бы такого у себя во владениях.
– Конкретные имена не будут здесь озвучиваться, – устало говорит Бисвал. – Ни тех, кто жив, ни тех, кто умер. Мы пришли насчет этого к соглашению три заседания назад. Могли бы перейти к первому пункту нашей повестки? – И он поднимает листок бумаги: – Убийства в Пошоке. Форт Тинадеши запрашивает вашу помощь в этом деле.
– Это все Тернопины! Это они всех поубивали! – орет женщина с дальней скамьи. – Мясники они, воры и лгуны!
Галереи тут же наполняются воплями – все обвиняют всех. Мулагеш закатывает глаза:
– Ох, во имя…
Пока Бисвал всех успокаивает, Мулагеш рассматривает странную фигуру слева от себя: маленькую, похожую на мышку континентку лет под тридцать, с большими темными глазами и безвольным ртом. Одежда на ней болтается, словно женщина надела вещи на три размера больше. Она сидит сгорбившись и явно желает поджать ноги, втиснуться в спинку кресла и исчезнуть. Женщина что-то с бешеной скоростью записывает на большом листе бумаги, ее пальцы и запястья перепачканы чернилами.
Бисвал в ответ на чей-то вопрос поднимает руку.
– Я полагаю, что мы должны посоветоваться в этом вопросе с губернатором Смолиск. Рада, у вас при себе протоколы заседания прошлого месяца?
Значит, это и есть континентский губернатор. Рада спешно роется в мешке за своим креслом, вытаскивает из него ворох бумаг, пролистывает их и читает вслух.
– Оз-значенный п-представитель с-сказал, и я ц-ц-цитирую, – тут она переводит дыхание и читает, – «д-да будут все сыны и дочери клана Хадьярод в-выпотрошены, подобно кроликам, и ум-мрут от огня».
Один из представителей племен с победным видом скрещивает руки на груди – мол, теперь вы все видите, что я прав.
– Благодарю, Рада, – говорит Бисвал. – Хотя эти угрозы, мистер Со-Кола, были действительно озвучены на прошлом собрании, жертв убийства в Пошоке не выпотрошили и не сожгли, и они не принадлежат к вашему клану Хадьярод – как вы, безусловно, сами знаете. И я припоминаю, подобные угрозы высказывались практически на каждом заседании, а иногда и по нескольку раз. На данный момент я не вижу в этих словах подтверждения вины, и я бы предпочел, чтобы мы придерживались позиции, которая помогла бы в расследовании, в том числе озвучиванием относящейся к делу инфор…
Следующие слова Бисвала тонут в воплях. Он вздыхает и оглядывается на Раду, которая пожимает плечами и пытается записать наиболее относящиеся к делу реплики.
– Горячо у вас тут, – говорит кто-то за спиной Мулагеш.
Мулагеш, удобно устроившаяся в кресле, поднимает глаза и видит над собой Сигню. Вокруг шеи – все тот же неизменный шарф, но на ней не обычный костюм из кожи тюленя, а кожаная куртка – правда, с эмблемой ЮДК.
– Да… Даже Брурск влез в эту перепалку, – и она показывает на полного мужчину в камзоле из голубой кожи. Тот стоит, потрясая кулаком, и орет на кого-то в другом конце зала. – Обычно он смирный как корова.
– Не очень-то смирные люди здесь собрались, как я вижу. – Мулагеш снова присматривается к вождям – не ведет ли кто-нибудь себя подозрительно; правда, они все сейчас выглядят как безумные диверсанты. И зачем Бисвал позвал ее сюда… – Вы часто приходите на такие встречи?
