– Вы не выстоите против них, – говорит Рада. – Никто не сможет выстоять. Вы видели, что Жургут сделал с городом. Они порубят вас в капусту. Ваше самое современное оружие не сумеет их остановить. – Она безмятежно улыбается. – Я освободила их, видите ли. Они пребывали в заточении в разрушенном городе… А я вывела их из тьмы.
Бисвал молчит. Потом обращается к Мулагеш:
– Значит, будет война.
– Причем такая, какой мы еще не видели, – говорит Мулагеш. – Мы должны остановить ее. Мы обязаны.
– Слишком поздно, – усмехается Рада. – Все уже случилось. Там, в море, сливаются две реальности. Вскоре вода потемнеет от кораблей и этой эпохе настанет конец.
Бисвал смотрит на Мулагеш.
– Будь честна со мной, Турин. Ответь мне как солдат солдату, как равному. Ты действительно, вправду веришь, что все, что она говорит, случится?
– Да, – отвечает она. – Я побывала в Городе Клинков, я видела войско мертвых. Они ждут. Вот поэтому я вся красная от крови, Лалит… Я… я знаю, что это выглядит как сущая бессмыслица и кажется невозможным, но это правда. Будет сражение и война такого масштаба, которого мы и близко не видали.
Он еще некоторое время выдерживает ее взгляд, и по глазам его заметно, как он устал и опечален. Он похож на человека, который недавно видел много смертей и ожидает, что в будущем их окажется еще больше.
– Битва и война, – говорит он себе под нос, – такого масштаба, которой мы и близко не видали…
И тут в его взгляде что-то меняется – глаза становятся холодными и злыми. И он тихо говорит:
– Я тебе верю.
И Бисвал поднимает «карусель», прицеливается Раде в лицо и нажимает на спусковой крючок.
В тесном помещении выстрел слышится как громовой раскат. Пуля входит в правый глаз Рады, прямо в слезную железу, и правый глаз от этого чуть проваливается, а лицо становится кукольным, как у плохо сделанного манекена. Затылок ее взрывается, темно-пурпурные внутренности летят в горн, яростно шипя, если попадают на угли. Потом Рада складывается и падает, на бледном и круглом лице ее так и остается выражение слабого удивления.
Мулагеш потрясенно смотрит на это. Потом переводит взгляд на лицо Бисвала и видит на нем точно такое же выражение, какое она видела всего лишь раз много лет назад у ворот Мирграда: решимость сделать то, что он считает нужным, и ожидание того, что мир либо примет это, либо подвинется и уступит дорогу.
– А я-то все думал, как нам пробудить Сайпур, – тихонько говорит он. – А тут очередная Мирградская битва… Нет, такое зрелище я пропускать не намерен.
– Лалит… – выдыхает Мулагеш. – Что… что…
– Лейтенант! – зовет он.
– Что… что ты наделал, Лалит? – слабым голосом спрашивает Мулагеш. – Что ты творишь?
Бисвал безмятежно разряжает «карусель», патроны со звоном ударяются об пол. Сверху доносится топот – кто-то очень быстро спускается по лестнице. Тогда Бисвал перехватывает «карусель», берет ее за барабан и заносит над Мулагеш.
Мир вспыхивает от боли. Турин чувствует, что заваливается на бок, потолок кружится над ней.
Юный сайпурский офицер несется по лестнице в кузню и тут же замедляет шаг, увидев труп Рады.
– Генерал Мулагеш только что убила губернатора полиса Раду Смолиск, – спокойно произносит Бисвал. – Я обезоружил ее. Прошу, возьмите ее под стражу.
Он выходит, не удостоив ее взглядом. Мулагеш пытается оставаться в сознании, но потом в голове ее смеркается и наступает полная темнота.
16. Королева Горя
Я отдал этому своего ребенка. Я отдал моего ребенка Ей.
Я отдал Ей себя. Сейчас и навсегда.
Меч – единственное, что у меня осталось. Не просите меня выпустить его из рук.
Писания святого Жургута, 731 г.
Валлайша Тинадеши с трудом дышит. Она думала, это будет легко. Она считала, что Мулагеш уничтожит мечи и они снова лягут в дрейф… Но, вместо того чтобы дрейфовать обратно в тень реальности, они становятся все ощутимее, они приходят в себя, пробуждаясь.
А еще они постепенно понимают, что она – не та, за кого они ее принимали.
Эта истекающая кровью, испуганная женщина – не Императрица Могил. И не Божество смерти и войны. Тогда почему она здесь? Почему они прислушиваются к ней? И они продолжают отвергать ее.
Это очень болезненный процесс. Они отвергают ее, подобно плоти, которая выдавливает из себя шип. Она даже не представляла себе, что стала их частью, и теперь они отказываются от нее, выталкивают ее обратно, и это подобно потере конечности, о которой она раньше и не подозревала.
В конце концов она принимает то, что случилось: у этой странной женщины ничего не вышло. Она оплошала. Мечи все еще существуют – и притягивают к себе мертвых. Вот только теперь у Тинадеши нет клинка Вуртьи, и она бессильна против них.
Она умирает. Она чувствует это. Она ощущает, что истаивает, чувствует, как сам Город Клинков давит на нее, сокрушая разум, избавляясь от человека, который не должен был в нем находиться.
Она все еще слышит мысли адептов, что стоят на берегу: «Матерь наша… Матерь наша, мы идем… Мы идем к тебе…» А затем она чувствует, что они уходят, отправляются в царство живых.
– Нет, – скулит она. – Пожалуйста, нет…
Это невыносимо. Она пытается подвинуться и падает – сил держаться прямо уже нет. Она слышит, как они просятся к Матери. Голоса их сливаются у нее в голове, и вдруг она вспоминает день, очень давний день в Сайпуре, когда она с детьми взялись за руки и побежали вниз по склону холма, все вместе, как они весело смеялись, а кто-то упал и так и катился вниз…
Это ее последние мысли: горячее летнее солнце, мягкие объятия травы, звонкий детский смех и теплое, радостное пожатие тонких пальчиков.
* * *
Сигруд обычно хорошо себя чувствует в засаде. Забраться в какой-нибудь тайный темный уголок и там сидеть неслышимым и невидимым, – о, это его вторая натура. Но вот сейчас он сидит в тени деревьев перед домом Рады Смолиск, и ему как-то не по себе.
Все идет не так. И совсем не так, как он предполагал.
Он наблюдает за тем, как сайпурские солдаты выходят один за другим из дома. Они выносят что-то похожее на оружейные стойки, а потом два тела. Одно из них принадлежит Мулагеш – руки ее связаны за спиной, один солдат держит ее за ноги, другой – за подмышки. Наверное, она жива. Никто не будет связывать руки покойнику. Но она какого-то очень красного цвета, и это… это как-то странно.
Второе тело лежит на носилках, и оно накрыто с головой. Человек на носилках очень невысокого роста, и, судя по тому, как с носилок с одной стороны все капает и капает кровь, он очень мертв.
