– Ну и что, у нас вообще никакого посмертия на хрен не было! – рычит Мулагеш, раздувая мехи. – Когда сайпурцев убивали, мы просто гнили в земле, и если наши семьи знали, где мы лежим, это почиталось благословением! Твоя трагедия – это лишь свечка в целом море лесного пожара!
– А мне плевать! – вскрикивает Рада. – Мне плевать! Будь проклят мир, проклят Континент, и Сайпур заодно с ними! Если мир не дает нам передышки от жизни – уничтожим его! Когда я взяла в руки меч, он показал мне, где лежат обломки его родичей – они рассыпаны здесь в холмах. И когда они тут устроили шахту, я знала, что они добывают, – они не знали, а я знала! И когда я отковала первый свой меч, я знала – они стали ближе, посмертие, в котором нам отказали, приблизилось к нашей реальности. Пусть они приходят. Пусть делают с нами то, что мы заслужили! – Она разражается рыданиями, истерично всхлипывая. – Мы заслуживаем этого. Мы все заслуживаем этого.
– А те семьи, которые ты убила, – они это заслужили? Тот труп, что ты изрубила, чтобы выдать его за Чудри, – она этого заслуживала?
– Я даже не знаю, кто это, – тихо отвечает Рада. – Я купила тело у горского коробейника…
– А все эти ни в чем не повинные люди, которые погибли после воскресения Жургута, – они тоже это заслужили?
Она пожимает плечами:
– Так было надо. Мне требовалось понять, удалось ли сковать правильный клинок, такой, который может привести сюда адепта и дать ему плоть. А ты уже начала что-то подозревать. Поэтому я подумала: а не решить ли мне обе проблемы разом? Но то, что сделал Жургут, по сравнению с тем, что принесет Ночь, – просто детская игра. И вы не сможете это предотвратить, генерал. Я годами ковала эти мечи. И за один вечер вы их не уничтожите. Что может тут поделать однорукая женщина, за которой гонятся солдаты? Я слышу их голоса наверху – а вы?
Мулагеш прекращает поддувать мехи. Наверху раздаются крики и грохот – похоже, солдаты пытаются разрубить крышку люка.
Рада улыбается:
– А знаете, что самое смешное? Это я их сюда привела – а они даже не подозревают о том. Я проникла в цех со статуями, сделала фотографии и переслала им. Они думают, что вы, генерал, предали родину. Я уверена: все сайпурские солдаты, сколько их есть в Вуртьястане, охотятся за вашей головой.
– Заткнись. – Мулагеш, конечно, понимает, что Рада права.
Мечи немного раскалились, но совершенно не собираются плавиться. А их тут столько… Солдаты ворвутся сюда раньше, чем она успеет что-либо предпринять.
– Ты права. Я не смогу это сделать в кузне, – спокойно говорит она.
А затем вынимает из-за пояса рукоять меча Вуртьи.
Турин смотрит: теперь он темный, чуть поблескивающий. И он красив – непривычной, кошмарной, дикой красотой. Она представляет, как по клинку перебегает бледное пламя, обещающее ужасы войны и разрушения.
– Но, возможно, это мне поможет, – тихо говорит Мулагеш.
* * *
Сигню Харквальдссон очень тихо лежит в зарослях папоротника, прислушиваясь к крикам наводнивших лес солдат. У нее так и не получилось их сосчитать: поначалу их было пять или шесть, а теперь – уже десять, а то и двадцать или еще больше. И все они сейчас оцепляют дом. Кто-то разговаривает, кто-то отдает приказы или сообщает что-то в форт.
– …знаю, что одну подстрелил. Я точно знаю. Она закричала.
– …та блондинка, да? Которая из гавани? Или мне померещилось?
– …нет крови на двери. Возможно, внутри есть, но я сомневаюсь. Она где-то здесь неподалеку.
Сигню переваливается на правый бок, чтобы осмотреть рану. Она так и не обработала ее – времени не хватило: только наложила тугую повязку, как Мулагеш выбила дверь, и на этот звук устремились со всей округи солдаты. Голень болит так, что Сигню с трудом сдерживается, чтобы не заскулить. А еще она с горечью понимает, что еще чуть-чуть, и она упадет в обморок от потери крови: ее ранили, а до этого она пожертвовала кровь для ритуала Мулагеш.
Тут из дома доносится крик. Солдаты мгновенно замолкают. Оказывается, это кричит Рада – и как кричит, орет и завывает от ярости: да уж, такого от маленькой робкой заики не ожидаешь…
Солдат говорит:
– Генерал Бисвал скоро прибудет, да? Отлично. Скажите ему, чтобы поторопился!
Сигню едва сдерживает стон. С Бисвалом еще больше солдат подтянется. А чем их здесь больше, тем выше шансы, что ее обнаружат.
Голова кружится. Время истекает…
* * *
— А это что такое? – спрашивает Рада Смолиск. – Что за штука?
– Заткнись, – гавкает на нее Мулагеш.
Она прикрывает глаза и пытается сосредоточиться.
– Это скульптура? Часть меча?
– Заткнись, сказала!
Мулагеш пытается мыслью дотянуться до меча – ну же, давай, отвечай!.. Когда она впервые увидела его в руке Тинадеши, клинок пытался с ней заговорить, стать чем-то у нее в голове, транслируя мысли, ощущения и истории. А теперь лежит в ладони обычной железякой.
– Что-то из арсенала трюков Комайд? – спрашивает Рада. – Я знаю, что у нее много таких было. Украденные у нас и против нас же обращенные вещи… но это не сработает. Все эти штучки – они больше не божественные. Ничего чудесного в них не осталось, генерал. В них говорит только гнев мертвецов, и в их гневе – их сила.
– Ты заткнешься или нет? – орет Мулагеш.
– Нет. С чего бы мне? Мне нечего терять. Мне давно уже нечего терять. – И она горько смеется, потирая раненое колено. – Генерал, неужели вы с ними не согласны? Ну хотя бы самую чуточку? Все эти забытые солдаты, полные ярости от того, что их родина и их бог не выполнили данное им обещание? Разве с вами и тысячами ваших товарищей не поступили точно так же, а?
Мулагеш запихивает рукоять меча в карман, вытаскивает из кобуры «карусель» и нацеливает ее Раде в голову.
– Во имя всех сраных морей, я сейчас сделаю это! – выкрикивает она. – Я пристрелю тебя, дура несчастная!
Рада даже не моргает. Лицо ее спокойно и бесстрастно, глаза широко раскрыты, она пристально смотрит на Мулагеш:
– Давай. Мне все равно. В каком-то смысле я солдат получше вашего, генерал. Хороший солдат – он же не ценит жизнь. Даже свою.
– Ты не солдат, – отвечает разъяренная Мулагеш. – Ты думаешь – ты мученица, а на самом деле ты самая настоящая дура, Рада. Ты пытаешься исполнить пророчество, которое никому уже не сдалось.
– Мир не должен был получиться таким, – спокойно отвечает Рада, глядя на нее поверх «карусели». – Это случайность. После Мига нам всем нужно было построиться и спокойно войти в океан, чтобы нас поглотило забвение, от которого мы теперь уже не могли спастись. Какой смысл жить, если после жизни ничего нет?
– Ты хоть со стороны себя послушай, какую чушь ты мелешь! – И Мулагеш возвращает «карусель» в кобуру. – Я всю жизнь прожила в тени забвения, Рада. Я видела, как оно настигало и хороших людей, и плохих. И я всегда знала, что его мне не избежать, как ни старайся. – Она смотрит на Раду. – Возможно, я уйду туда сейчас, прихватив с собой и тебя.
