Мулагеш и Тинадеши замолкают: женщины смотрят друг на друга, каждая с холодной решимостью в глазах, и Мулагеш понимает: она не может убедить Тинадеши покинуть пост. Это будет пустая трата времени. Она приняла решение, и Мулагеш должна с уважением отнестись к нему.
– Сколько времени у вас осталось? – спрашивает Мулагеш.
Тинадеши испытывает явное облегчение от того, что они сменили тему беседы.
– Не очень много. Чем ближе мы оказываемся к миру живых, тем быстрее они просыпаются. Мне все труднее становится удержать их.
– Я думаю, что надо отправиться обратно в Вуртьястан, отыскать мечи и уничтожить их, – говорит Мулагеш. – Но что, если вы умрете до того, как у меня получится это сделать?
– Тогда они вторгнутся в мир живых, – говорит Тинадеши. – И ты умрешь.
– Проклятье, – расстраивается Мулагеш и потирает губы. – И что, нет никакого плана Б? Никакого запасного варианта?
Тинадеши молчит. Затем медленно переводит взгляд на меч в своей руке.
– Есть тут… один вариант.
И она с мрачным видом протягивает меч Мулагеш.
– Ты можешь взять вот это.
– Что? Чтобы я взяла меч Вуртьи? Да что вы такое, демон побери, говорите? Разве это не убьет вас?
– Я уже мертва, – отвечает Тинадеши. – Этот странный артефакт не продлит мне жизнь. Но минует некоторое время, прежде чем его сила покинет меня: на самом деле, пройдет время, прежде чем это место поймет, что я вышла из роли. Возможно, это займет столько же времени, сколько у меня оставалось бы, если бы меч был при мне. Ты можешь взять его на случай, если ничего не выйдет.
– И что, демон побери, мне с ним делать?
– Это знак, – говорит Тинадеши. – Символ. Его можно отпереть, развернуть, спроецировать как самые разные вещи. Ты многое сможешь сделать с его помощью, если будешь правильно им пользоваться и правильно о нем думать. Вуртья была богиней войны, генерал. И вы как никто знаете, что война – это искусство со своими жесткими правилами и приличиями. Война очень любит законы и традиции – и это можно использовать против нее. Берите меч!
Мулагеш с сомнениями протягивает руку, потом смыкает пальцы на черной отрубленной руке и забирает меч у Тинадеши. Призрачный клинок тут же исчезает, и у Мулагеш в руке остается черная тяжелая рукоять с необычной гардой. И все – никаких намеков на пальцы или на плоть, никаких молний, никакого пламени. Просто вещь, а не божественное чудо, обретшее форму.
– Для меня все эти слова – разные способы сказать «я не знаю», – вздыхает Мулагеш.
– Разным людям он отвечает по-разному, – говорит Тинадеши. – А мертвые все еще верят, что я Вуртья. Когда я умру, он проснется для тебя – но я не знаю как. И я бы предпочла, чтобы мы вообще бы от этого никак не зависели.
– Я тоже, – кивает Мулагеш. – Так как мне выбраться отсюда?
– Я могу вытолкнуть тебя обратно, – отвечает Тинадеши. – Надеюсь, на это уйдет не слишком много силы. – Она прикрывает глаза. – Я вижу вход – он в воде. Мое лицо отражается в нем. Нет, нет… Это лицо Вуртьи, естественно. И там стоит и ждет молодая женщина. – Она открывает глаза. – Это правильно? Она должна там быть?
– Она светловолосая и на лице у нее написано «не подходи – убью»?
– Она светловолосая, да. И вид у нее… да, словно она готовится вступить в бой…
– Значит, все в порядке. – Турин собирает свои вещи. – Могли бы вы сделать это… ну прямо сейчас?
– Могу, – кивает Тинадеши. Она протягивает руку Мулагеш, потом замирает, в чем-то сомневаясь. – Я так понимаю, что это последний мой шанс узнать, что там случилось с миром, пока меня там не было?
– Да. Хотите, чтобы я что-то сказала или сделала? – спрашивает Мулагеш. – Что-то, может, передать семье?
С момента, когда Турин впервые увидела Тинадеши, та выглядела суровой и решительной, словно ее душа была наковальней, на которой можно было бы перековать весь мир, но этот вопрос приоткрыл в ее душе какую-то щелку, и она вздрагивает.
– Я думаю… Я думаю, лучше будет считать, что я и вправду умерла тогда. В конце концов, разве я не покинула мир живых? Разве это не смерть? Но я думаю, что избрала такой путь еще раньше. Когда я решила поехать на Континент и взять с собой детей… Когда я предпочла достижения своим обязанностям… Я смотрю на то, что сделала, и не чувствую абсолютно ничего. Ни гордости, ни радости, ни утешения. Я ощущаю только неутолимую жажду.
– Жажду чего?
Она бледно улыбается:
– Сказать моим детям, что я, несмотря на все, их любила. И я жалею, что не любила их больше. Жалею, что не выказывала им эту любовь чаще.
– Я им передам, если увижу, – говорит Мулагеш.
Лицо Тинадеши каменеет.
– Тогда иди, – велит она. – И покончи с этим.
И она стукает Мулагеш пальцем по лбу, та невольно откидывается назад и падает, падает навзничь, чтобы оказаться на полу…
…Но нет, ничего такого не случается. Потому что пола нет. Вокруг нее спокойная, холодная, темная вода, и она падает в нее, погружаясь все быстрее и быстрее. Над Мулагеш сжимается белая цитадель Города Клинков, уменьшаясь и уменьшаясь, пока не становится полоской света, а потом и та исчезает.
Турин знает, что должно произойти в этот раз, но легче ей не становится: давление все возрастает, пока голова ее не готова уже треснуть, как яйцо. Даже ребра скрипят и сжимаются. Но в этот раз Мулагеш не сопротивляется, а сворачивается комочком. И тут появляется сила тяжести, и она крутится вокруг нее, словно мир никак не может решить, что должно быть наверху, а что внизу, и когда Турин открывает глаза, то видит над собой темную черную дыру.
Мулагеш вылетает на поверхность, колотя руками и ногами. Руки ее наконец-то нащупывают края купели. Она все еще смаргивает воду с ресниц, но уже различает над головой брезентовую крышу цеха со статуями.
– Осторожно! Осторожно! – слышит она голос Сигню. Та берет ее за руки и вытаскивает из купели.
Турин отталкивается ногами от каменного края, и они с Сигню обе падают в грязь.
– Боже правый, – говорит Сигню. – Что с тобой случилось? Ты… ты попала туда? И почему… почему ты вся… красная?
Мулагеш откашливает воду – по ее мнению, пара пинт из нее точно вылилась.
– Я знаю, кто это! – выдыхает она. – Я знаю, кто это!
– Кто? И что?
Мулагеш перекатывается на живот и встает на четвереньки. Белые, как отмытая кость, лица статуй смотрят на нее выжидательно.
– Это Рада Смолиск, – тихо говорит она. – Это Рада Смолиск пробуждает мертвых.
15. Тень забвения
И он спел им: «Матерь наша Вуртья танцует всегда!
