У Божеств крови нет. Во всяком случае, в прошлый раз она имела возможность в этом убедиться.
Она идет вверх по лестнице. Капель крови становится все больше. Мулагеш почему-то приходит на ум странное сравнение: словно это любовник поднимается в спальню, оставляя за собой след из розовых лепестков.
Лестница выводит ее в обширный зал – интересно, как это он сумел поместиться на вершине такой тонкой башни. Потолок поддерживают арки, и он весь покрыт резьбой: каменные мечи перекрещиваются под странными углами, словно сталактиты, свисают с потолка пещеры. Еще в зале пустые запорошенные пылью фонари. Похоже, их последний раз использовали несколько десятков лет назад.
Турин входит в зал, осторожно ступая. И тут она видит трон.
Мулагеш не совсем понимает, насколько он велик: иногда он кажется не слишком большим, всего пятнадцать или двадцать футов в высоту, но тут пространство зала мерцает и сворачивается на окоеме ее зрения, и тогда трон представляется чудовищным сооружением в сотни футов, да что там футов, миль в высоту. Все это нависает над ней, как грозовая туча. Размер его меняется на глазах, но вид остается прежним: это ярко-красное кресло из спрессованных или сплавленных друг с другом зубов и клыков, торчащих под странными углами. Из спинки кресла растут рога, они круглятся арками и кажутся огромными ребрами, грудной клеткой с троном внутри. Мулагеш живо представляет себе, как Вуртья садится на свой кошмарный трон: блестит ее кольчуга, а бесстрастное лицо обращено к залу, словно холодное темное сердце в грудной клетке из десятков рогов.
Мулагеш ежится. Затем она замечает, что у подножия трона что-то стоит. Да это же пара обуви! Обычных женских туфель! Они старомодные, небольшого размера, коричневые, каблук невысокий. Словно кто-то беззаботно сбросил их перед тем, как усесться на трон.
Какого демона?..
Турин осматривается. Дверь с другой стороны зала слишком велика для человека – она в четыре раза выше самого высокого мужчины. Да, Божество из ее видения все равно под ней не пройдет, но, с другой стороны, может, Божества умеют менять свой размер? Могли же они в те времена делать все что угодно просто по своему желанию?
Мулагеш смотрит на пол. Дорожка из капель крови ведет через всю тронную залу и уползает под гигантскую дверь в другие комнаты.
Она долго смотрит на кровь и думает. Затем осторожно прокрадывается мимо колонн и входит в дверь с винташем наготове. Кровавый след тянется через гигантскую дверь в коридор, который поворачивает под углом. Коридор тоже закапан кровью.
Тут она слышит, как кто-то разговаривает. Точнее, бурчит. И, похоже, ругается на чем свет стоит. А еще она слышит тихое металлическое позвякивание, словно этот кто-то носит доспехи.
Мулагеш прижимается к стене и медленно-медленно крадется по коридору и через дверь, все так же не опуская винташ.
Безусловно, это совершенно безумная идея. Какое там основное правило обращения с Божествами? Верно, держаться от них подальше. Настолько дальше, насколько можешь. А поскольку этот человек (если это человек), судя по всему, занял тронный зал Вуртьи, или ее личные покои, или еще что-то, что принадлежит Божеству, то логика подсказывает: отсюда надо быстро-быстро убираться прочь.
Но Мулагеш не прислушивается к этому совету. Вдали, в том конце коридора, что-то двигается. Турин плюет на то, что говорили на тренировках, и кладет палец на спусковой крючок. Мало ли что там рекомендовали, в этой ситуации она будет действовать по-другому.
Она прищуривается, наблюдая за кем-то, кто ходит там туда-сюда, то исчезая из поля ее зрения, то появляясь.
Это женщина. Обычная человеческая женщина. Во всяком случае, она похожа на таковую. Еще Мулагеш тут же замечает: она ранена, не вооружена и держится за левое плечо. Кровь стекает по ее пальцам медленными каплями. Еще Мулагеш видит, что на ней доспех… ну, как у Вуртьи: та же церемониальная кольчуга с нагрудной пластиной, разукрашенной жуткими сценами боевых действий. Вот только этот доспех – он раз в сто меньше того, что Турин видела той ночью. А еще в наплечнике – дыра от пули.
Женщина стоит к ней спиной, и Мулагеш не видит ее лица. Перед ней – высокое окно, и в него льется лунный свет. В нем тоже нелегко разглядеть женщину, но понятно по крайней мере, что у нее темные волосы. И темная кожа.
Сайпурка? Откуда ей здесь взяться?
Что, демон побери, творится в этом безумном месте?
Кто бы ни была эта женщина, она отнюдь не бог, не Божество и совершенно точно не адепт. Если у нее идет кровь, значит, винташ в руках у Мулагеш представляет для нее серьезную опасность.
Женщина снова появляется в поле ее зрения, и Мулагеш гавкает:
– Стоять! Руки держать на виду!
Женщина чуть из кожи не выскакивает от испуга. Она вскрикивает – растревожила рану в плече.
– Руки держать так, чтобы их видела! – снова кричит Мулагеш. – И лицом ко мне повернуться!
Женщина замирает, а потом медленно-медленно поворачивается.
У Мулагеш падает челюсть. И чуть не валится из рук винташ.
Лицо женщины ей знакомо – а как ему быть не знакомым, если Мулагеш видела его на портретах и фресках в школах, в судах и ратушах, где холодными стальными глазами оно взирало на все официальные процедуры? А еще она видела эту женщину в бесчисленных учебниках, где та представляла один из самых важных периодов сайпурской истории. А совсем недавно Мулагеш видела это лицо каждый раз, когда перелистывала досье Сумитры Чудри.
– Мать твою за ногу… – бормочет Мулагеш. – Валлайша… Тинадеши?
Тинадеши свирепо смотрит на нее. Это действительно она – вот высокие аристократические скулы, острый нос, пронзительные глаза, это действительно лицо женщины, которая отстроила Сайпур и подчинила себе бо́льшую часть Континента.
Тинадеши меряет ее злым взглядом:
– Ты! – рычит она. – Ты в меня стреляла!
14. Юридически обязательный договор
Мир Божественного для нас большей частью непонятен, ибо в том мире, где властвуют произвол и каприз – поистине такова природа чудес. Однако у него были правила, притом бесчисленные. Их установили Божества, и зачастую они сами не могли нарушить созданные ими же правила.
То, что Божество произносило, было неопровержимой правдой и сразу претворялось в жизнь. Говоря, они преобразовывали всякую реальность – включая личную. В какой-то мере Божества были собственными рабами.
Доктор Ефрем Панъюй. «Неожиданная гегемония»
— Э-э-э-э… что? – Мулагеш не сразу находится с ответом. – Стреляла в вас?
– Да! Проклятье, ты стреляла в меня! – рычит Тинадеши.
У нее необычный голос и акцент: видимо, она говорит на диалекте, который уже лет пятьдесят как не используется.
