— Ну давай, товарищ подполковник, выходи на середину… — предложил мне противник.
— Начнем, товарищ подполковник, — ответил я, повернувшись к нему спиной, и двинулся к середине зала, не опасаясь нападения, хотя и понимал, что в чем-то провоцирую Балакирева.
Полковник Альтшулер трижды громко хлопнул в ладоши:
— Всем офицерам — встать с краю. Проводится тренировочный и одновременно учебный бой между спецназом ФСБ и спецназом ГРУ.
Бойцы, стоящие до этого в парах, кто в снарядных перчатках, кто в боксерских, но все в шлемах, отошли к стене, с любопытством на нас посматривая.
— Дайте мне кто-нибудь шлем, чтобы по голове подходил. Поменьше размером желательно, — попросил Балакирев.
Голова у подполковника в самом деле была весьма маленькая в сравнении с его достаточно широкими мосластыми плечами. Шлемы ему подали двое. Примерив один, он отказался, второй был почти подходящим. Его подполковник и затянул ремнями, предельно туго заклеил липучки, чтобы шлем по голове не елозил и не мешал противника, меня то есть, видеть. Балакирев был готов к схватке, что показал, приняв боевую стойку. Стойка у него была правильная, и руки, как я заметил, были очень длинными. Просто несуразно длинными. Сам он был всего на полголовы выше меня, но руки у него были намного длиннее моих. Значит, мне требовалось входить на короткую дистанцию, к чему меня и подталкивал сам по себе мой стиль ведения боя.
— Правил каких-нибудь придерживаемся? — спросил Балакирев.
— Только основные. В пах не пинаем… — предложил я, по-прежнему улыбаясь. — Не бьем по глазам, по затылку, не таскаем друг друга за уши, за волосы. И еще смертельные приемы не проводим…
— Это какие?
— Если идет удушение, не терпеть излишне. Сигнал о сдаче обычный — несколько ударов пальцами или ладонью хоть по противнику, хоть по ковру. Но нужен рефери. Я однажды сержанта-контрактника из своей разведроты учил делать удушение. Так он до того дотерпел, что уснул. Потом его неделю в санчасти в порядок приводили. Ну, не неделю, но дней пять точно провалялся — отсыпался. Я понимаю, что терпение — необходимое качество в нашей работе. Но оно становится необходимым только тогда, когда применяется по назначению. А если просто от желания проявить себя, то это уже не терпение, а простой выпендреж!
— Согласен. Мне дела не позволяют пять дней спать, — кивнул подполковник спецназа ФСБ. — Что насчет времени схватки?
Он, похоже, привык на тренировках считать раунды. А у нас вообще деления на раунды не существовало. Мы проводили схватку до победы одного из противников.
— Без раундов, без ограничения времени…
Мой противник почти просиял, видимо, решил, что я непреднамеренно даю ему определенную фору, поскольку он намного моложе меня. Возраст всегда в таких ситуациях сказывается. Но он не знал, похоже, уровня подготовки спецназовцев военной разведки. И не догадывался, что я в дополнение к этому планирую завершить бой раньше срока.
— Майор Конопольский! — позвал Альтшулер.
— Я! — От стены отделился человек с бычьей шеей и основательным животиком, раздутым не только вперед, но и по бокам.
— Ты же, кажется, какой-то там судья в спорте?
— Это давно было, товарищ полковник, еще при Советском Союзе. Я был судьей республиканской категории по вольной борьбе.
— Какая разница — по вольной или невольной. Значок, помнится, до сих пор носишь? Вставай судить!
— Значок уже давно не ношу, с тех пор как понял, что Советский Союз не восстановить.
Но все же Конопольский встал между нами, демонстрируя намерение судить схватку. Сначала он посмотрел в мою сторону:
— Боец готов?
Я согласно кивнул.
Рефери посмотрел на моего противника:
— Боец готов?
— Как юный пионер Советского Союза… — замысловато ответил Балакирев. Но значительная часть присутствующих, стоящих за пределами ковра, подумалось мне, времена пионеров и вообще Советского Союза не помнят и фразу не поняли. Тем не менее понял майор Конопольский, что было для нас главным, и, как ленточку разрезал, разрубил ребром пухлой ладони между нами воздух.
— Схватка! Начали! — хлопнул он в ладоши.
Балакирев в боксерской открытой стойке начал двигаться на «челноке»
[4] — открытая стойка, когда передняя рука опущена низко, готовая взорваться встречным джебом
[5] или боковым ударом. Но, на мой взгляд, «челнок» он зря выполнял. Я бы мог поймать его в момент неустойчивости обычным хай-киком
[6] или даже мидл-киком
[7]. В неустойчивом положении, в момент скачка или же касаясь ковра кончиками пальцев, то есть не имея опоры на всю ступню, даже мидл-кик способен сбить человека с ног. Что я и сделал. Правда, предварительно дважды пробил лоу-кик
[8], пытаясь вызвать Балакирева на демонстрацию возможности встречного боя. Его опущенная передняя рука все же внушала мне опасения. Обычно так держат руку люди, умеющие с этой руки бить. А удар снизу очень сложно заметить и так же сложно от него защититься. Но противник никак на мои лоу-кики не ответил. Тогда, предварительно «выдернув» его имитацией ложной атаки и заставив поднять руки выше, чтобы защитить голову, я нанес мощный мидл-кик в область печени. И сразу заметил, что удар у меня получился чувствительным. Боль в печени заставила Балакирева слегка нагнуться и сильнее сгруппироваться, прикрывая корпус локтями. На ковер противник не упал, хотя шатнуло его заметно. Он только припал на одно колено, да и то лишь на мгновение, и сразу же резко выпрямился и отскочил назад на несколько метров. Я вынужден был его преследовать, желая развить успех. Чтобы не отдать мне полностью инициативу, Балакирев повел себя ожидаемо, он попытался провести джеб. Вот тут-то я и показал, что такое вин чунь. Моя правая рука, словно совершая «отмашку», просто сдвинула руку противника в сторону, и его кулак прошел рядом с моим ухом. Но раньше, чем его рука успела возвратиться к голове, где ей и следовало быть, я воспользовался тем, что кулак Балакирева находится позади моей головы, то есть дистанция между нами минимальная, и сам ударил джебом. По большому счету, это был вынужденный удар, поскольку я находился прямо против правой — задней, следовательно, и более сильной руки подполковника. А мой удар не только бил в голову сопернику, он еще и защищал меня от его правой руки. Мой удар, к сожалению, пришелся в лоб. Лобовая кость не только самая крепкая в человеческом теле, она к тому же была защищена шлемом. А джеб — это вообще не самый мощный удар, хотя я видел людей, которые могут даже нокаутировать противника этим ударом. Тут же за первым ударом я ударил сам справа, прямо через левую руку Балакирева, возвращающуюся для защиты головы. При этом удар наносил уже выше верхней полосы шлема, то есть бил наполовину кросс
[9], наполовину оверхенд
[10]. Стараясь вложить в удар всю свою природную резкость, я абсолютно правильно довернул ногу, что дало мне возможность вложить в кулак весь вес своего тела. Кулак мой пришелся в ту область черепа чуть выше виска, которая закрывает участок мозга, отвечающий за координацию движений. Обычно удар в эту область передается и в сам мозг, отчего у человека ноги становятся похожими на вареные макаронины. Если бы я промахнулся, то просто «провалился» бы, почти упав на противника или же, успей он отскочить в сторону, упав рядом, но я рисковал намеренно, понимая, что длительную схватку против более молодого противника вести мне будет сложно. Балакирев после моего удара упал, словно его ударили обухом топора. Но в себя пришел быстро. Я не успел обойти его ноги, чтобы сесть ему на грудь и провести серию добивающих ударов, как он резко перевернулся и встал на четвереньки. Но это было для него еще хуже — он отдал в мое распоряжение свою спину. Тут уж я не преминул воспользоваться ситуацией — сев на спину, обхватил предплечьем его горло, сделав замок со вторым предплечьем, и откинулся на спину, свалив Балакирева на свою грудь. Мое предплечье жестко давило подполковнику на горло, и уже через три секунды он почти истерично застучал по нему пальцами.
