Старый альвриг ушел, а Рейнмар и в самом деле крепко задумался.
Если бы он мог доверять старому альвригу! Он бы послал альврига на поиски Шварценелль – и пусть с ней объясняется. Она умная, она бы придумала, как спасти Беатрису. Но доверять здесь он не мог никому.
Оставалось только думать и вспоминать.
Но мысли разбегались, как мыши.
Рейнмар не умел врать, сейчас же требовалась ложь, но очень похожая на правду. И нужно было понять, какова же правда, чтобы случайно ее не выдать.
Память раздвоилась. Одновременно в ней ожили боль и радость. Боль – когда Зеленый Меч, укоренившись, пошел в рост, а радость – когда Зеленый Меч потерял упругость и цвет, стал наподобие веревки, и это означало, что можно обнять Иоланту фон Фалькнор хотя бы левой рукой без риска поранить ее. Но как понять: мысли юнкера погубили Зеленый Меч или это просто осень, когда все увядает, никнет, блекнет? В том, что Зеленый Меч – растение, он был уверен, и Шварценелль толковала, что из фасолины вырастет нечто, как вырастают побеги весной, и альвриг Эйтри говорил про корни. Значит, весной Зеленый Меч оживет? Так до весны еще столько месяцев…
И юнкер Рейнмар вспомнил, как совсем недавно шимдорнские девушки водили весенние хороводы. Они начинали, еще когда снег не стаял, завершали, когда появлялись первые цветы. Эти хороводы имели тайный смысл – обходя поля, луга, сады и огороды, девушки песней и танцем будили траву и почки деревьев. Молодежь из замка убегала вместе с этими девушками, и никто не сердился, никто не призывал к порядку, хотя в хороводах всякое случалось. Но все это – дела весенние, без которых не бывает осенних свадеб.
Рейнмар тоже убегал, да не один, а вместе с приятелями. Парни подпевали девушкам, пусть даже старшие женщины сердились: не полагается мужчинам будить весну, девичье это дело.
В последний раз вместе с Эдитой и Аннелиной впервые пошла в хоровод маленькая Беатриса. И как же старательно она подпевала! Путала слова, всех смешила, потом устала, и к концу хоровода ее спящую несли на руках.
Если из человеческой руки может вырасти меч, так, может, хороводные песни действительно будили растения?
И Рейнмар тихонько запел:
– Просыпайся, просыпайся, зелень луга, зелень сада, просыпайся, просыпайся у озер и на пригорках, донно, донно…
Он даже улыбнулся, вспоминая те весны.
– Просыпайся, виноградник, просыпайся, куст садовый, куст малины благородной, куст смородины прекрасной, донно, донно…
Голос окреп.
Нужно было перечислить все, что растет и зеленеет. Даже самая никчемная травинка требовала внимания. И Рейнмар пытался вспомнить бесконечную хороводную песню, еще не понимая, зачем она ему вдруг понадобилась. Ведь не собирался же он, будучи в здравом уме и твердой памяти, обмануть Зеленый Меч, убедив это странное создание, будто пришла весна и пора зазеленеть. Или была такая тайная мысль? Он сам этого не знал, он только чувствовал – песня возвращает ему бодрость духа.
Но в углу зазвучали визгливые голоса, и Рейнмар подумал о несмазанной тележной оси. Это не телега была, а две старухи племени цвергов принесли ему поесть.
Он знал этих старух, но впервые увидел их лица. Свет в подвал попадал через крошечные окошки под самым потолком, и Рейнмар даже подумал: лучше бы оставаться в темноте, чтобы не видеть этих страшных морд. Он не понимал, что говорят страхолюдные старухи, но ел плохо сваренную кашу, грыз черствый хлеб, пил воду – он помнил вкус воды в замковом колодце! Он знал – нужны силы.
Где-то тут была маленькая Беатриса. Где-то были и две другие сестры – Эдита и Аннелина. О родителях он и подумать боялся. То, что в замке Шимдорн хозяйничали цверги, означало: отец погиб; скорее всего, погибла и мать. А девочки… может быть, успели убежать?..
И Рейнмар снова запел, все громче и громче. Он не знал, где прячут Беатрису, но надеялся, что голос долетит до сестры. Пусть сестра знает, что брат рядом. Чем он может помочь – неведомо, потому что цвергам и альвригам веры нет, но вдруг сумеет? Она девочка смышленая – может, найдет путь наверх, в подвал, и догадается, как развязать веревки, которыми опутали Рейнмара?
А если все же удастся разбудить Зеленый Меч? Если ему нужна, чтобы воскреснуть, весна? Пусть хотя бы шевельнется в ответ на весеннюю песню.
Но оружие, утратившее силу, не желало договариваться с владельцем.
Рейнмар никогда не был по-настоящему упрям. До чумного лета он был младшим сыном, отцовского наследства не ждал, распоряжаться слугами и латниками его не учили, на охотах он выполнял распоряжения старших. Оказавшись наследником, он даже не осознавал, насколько не готов к новым обязанностям. О том, что барон фон Шимдорн должен не только фехтовать с учителем, не только прекрасно держаться в седле, но и уметь настоять на своем, Рейнмар просто не знал – да и откуда бы? Всеми делами в замке занимался старый барон – и отцу даже на ум не приходило, что пора по-настоящему готовить сына к нелегким обязанностям хозяина. Сынок все еще был для него младшеньким.
Лишь теперь, лежа без движения, Рейнмар задумался о себе и о своем нраве.
Старый барон, лишившись руки, вряд ли стал бы делать из этого великую беду и прятаться от людей. Он сердился бы на свою беспомощность в житейских делах, и не более того. А потом вытребовал бы к себе из Бремлина мастера Ганса Шнордека, который уже дважды изготовил особое устройство, надеваемое на культю, с ремнями, пряжками и крюком. Старый барон преспокойно бы встречался с людьми, ездил на пирушки, держал всю челядь в строгости.
А если бы он заполучил Зеленый Меч – он бы разъезжал с этим мечом повсюду, где могли появиться цверги и вольфкопы.
И он бы не влюбился в златокудрую красавицу – по той простой причине, что других дел и забот хватает!
Рейнмар пел и пел, а мысли раскручивались, мысли поворачивали к юнкеру его беду то одним, то другим боком. Но об одном он пока старался не думать – о том, что будет, если он не откроет альвригам тайну Зеленого Меча, которой и сам не знал.
И вдруг он услышал голос. Это был почти детский голос, очень жалобный.
– Мама! Где моя мама?.. Отведите меня к маме! – требовал ребенок.
– Беатриса? – сам себя спросил Рейнмар. Но нет, это была не Беатриса.
– Иди сюда, – позвал он.
И вскоре из той земляной норы, которую прорыли цверги, чтобы попасть в замковый погреб, вылезла девочка. На вид ей было лет тринадцать.
Девочка была в синей бархатной тунике поверх розоватой льняной рубахи, рыжие волосы стянуты на затылке в хвост, как носят деревенские девушки, хлопоча по хозяйству.
– Мама, где ты, мама? – звала она и вдруг зарычала, стала хрипло выкрикивать какую-то ругань на языке цвергов.
Рейнмар сперва растерялся, но вскоре понял – если девочка буянит, как буянила Иоланта фон Фалькнор, то, сдается, в гости пожаловала королева цвергов.
