Теперь он точно знал: Максима надо выслать, отправить в одну из этих закрытых школ. Неважно в какую, но подальше. Он не поскупится на самую лучшую, самую дорогую, лишь бы его не было рядом с Аленой. Одной малейшей выходки этого мерзавца будет достаточно, и Дмитрия Николаевича не остановят ни Жанна, ни тесть — никто.
19
В школу Алена ехала больная, и не только бессонная ночь была тому виной. Рыдания, казалось, иссушили ее изнутри, вымотали до предела, будто со слезами ушли и жизненные силы.
И почему все так? Ведь ни на что она не надеялась. Сто раз говорила себе, приказывала даже: забыть, не думать, не строить иллюзий. И вроде получилось. Тоска, конечно, никуда не делась — такое в одночасье не проходит, — но поутихла и скорее напоминала болезнь, от которой организм уже медленно приходил в себя, а не страсть и не тягу, как вначале. Алена научилась даже игнорировать эту тоску, загонять ее в самые глубины и почти не замечать: саднит внутри — и пусть, скоро пройдет.
Но вот стоило ему позвать ее — и все: сердце вдрызг, и доводы бессильны. Ну а когда Максим привел к себе ночью Кристину… Это как ушат ледяной воды, как тысячи игл под кожу, как удар наотмашь, неожиданный, жестокий, сокрушительный, до темноты в глазах, до удушья. Эти звуки из комнаты казались нескончаемой изощренной пыткой, пока она не додумалась надеть наушники. Слушала музыку и уливалась слезами, постепенно засыпая, пока слух вдруг не пронзил гитарный запил злополучной The Man Who Sold the World. И тотчас сон как отбило и тело рефлекторно содрогнулось в болезненном спазме. Хотя сама же добавила «Нирвану» в свой плейлист, но это было, казалось, целую вечность тому назад.
Алена сдернула наушники, не в силах выносить эти звуки, хотя понимала, что песня тут совершенно ни при чем. К счастью, в комнате напротив все шумы уже стихли.
Серое, моросящее утро вторило ее настроению. Ничего не хотелось. В школу собиралась через силу и, не обнаружив Максима за завтраком, а затем и в машине, испытала облегчение. Видеть его сейчас было бы невыносимо.
Школьная сутолока заставила мало-мальски отвлечься. И все равно ее постоянно дергали то Стас, то Ренат со своим назойливым беспокойством: что случилось? почему ты сегодня такая странная?
На Кристину Алена старалась не смотреть, не травить душу лишний раз, однако столкнулась с ней в уборной. Та ни слова не сказала, даже не фыркнула и не усмехнулась, как обычно бывало, но зато с такой испепеляющей ненавистью взглянула на нее! Впрочем, Алена наверняка ответила тем же, на мгновение испытав злость, прежде ей незнакомую. Но эта злость, как ни странно, взбодрила ее. И на литературе она уже не сидела оцепеневшая, а понемногу реагировала, размышляла и даже отвечала на вопросы Аллочки.
Под конец урока учительница вдруг объявила, что нужно разбиться на «творческие пары» и к следующему уроку подготовить совместный проект по произведениям Куприна.
Пока Стас вкрадчиво нашептывал: «Может, давай…», Ренат Мансуров громогласно заявил: «Я беру в пару Рубцову!»
Все повернулись к ней, уставились выжидающе, а Аллочка промямлила:
— Ну если Алена не против…
— Алена, — тотчас уже напрямую обратился к ней Ренат, — ты против?
Она качнула головой:
— Да нет…
Стас резко дернулся, сломал в кулаке карандашик. После вчерашнего Алене не хотелось никаких совместных проектов с Ренатом, но Стас, если уж честно, отталкивал ее почему-то еще больше.
— Приходи ко мне в три, — сказал Мансуров после урока. — Если хочешь, я за тобой заеду.
— Может, лучше у нас? — предложила Алена.
— Не-е-е, — замотал головой Ренат. — Мы как бы с Максом слегка не поладили… В общем, пока мне лучше ему на глаза не попадаться. Знаешь же сама, наверное, какой он псих.
— М-да, — согласилась она. — А с тобой он что не поделил?
— Да псих — говорю же! — Помолчав, добавил: — Ну не нравится ему, что я с тобой общаюсь.
— Почему?
— Ну… Ты же, наверное, знаешь, он хотел тебя выжить из класса. Хотел, чтобы с тобой вообще никто не общался. А тут я… Как бы лучший друг…
Казалось бы, и так было плохо, куда уж хуже — сердце и без того кровоточило постоянно, но эти слова, небрежно оброненные, словно на свежую рану соль.
— Хорошо, заезжай в три, — глухо сказала Алена.
В холле они вновь столкнулись с Кристиной. Та сделала вид, что не заметила, но, пройдя мимо, намеренно выставила острый локоток и ткнула ее в бок. Алена, неожиданно для самой себя, обернулась и, схватив Кристину, развернула ее к себе.
— Э-э-э, ты совсем уже?.. — возмутилась Фадеева.
— Еще раз меня толкнешь или хоть пальцем тронешь, я тебе эту самую руку сломаю, — сурово пообещала она и, выпустив локоть опешившей Кристины, направилась к выходу.
В спину ей полетели оскорбления, но Алена их даже не воспринимала. Казалось, все живое, чуткое, чувствительное в ней выгорело накануне дотла, и в душе — сплошное пепелище.
В машине по пути домой Артем вдруг ни с того ни с сего стал пытаться завязать разговор. Любопытствовал, почему на ней лица нет. Но Алена, буркнув что-то маловразумительное, отвернулась к окну. На вежливость сил уже просто не хватало. Еще и проект этот! «Но, может, оно и к лучшему, — рассуждала она, поднимаясь к себе, — так хотя бы отвлечешься от своих переживаний».
Алена едва успела переодеться (впрочем, она и двигалась, точно сомнамбула), как в дверь постучали — резко, требовательно, торопливо. Даже за ручку подергали. Хорошо, что она сообразила закрыть дверь на защелку, хотя эта преграда очень хлипкая.
Закутавшись в теплый кардиган, она подошла к двери и повернула собачку. На пороге стоял Максим. Смотрел исподлобья, но с таким невыразимым отчаянием, что даже теперь, после всего, внутри что-то дрогнуло. Но ей этого не надо! Вчерашней агонии хватило с лихвой.
Она попыталась закрыть дверь, однако он успел подставить ногу и нагло вломился в комнату.
— Чего тебе? — Голос ее вдруг подвел, прозвучал чересчур взволнованно, даже слегка истерично. И сердце в груди замолотило, как сумасшедшее, посылая дрожь по всему телу.
— Поговорить надо, — шагнул он к ней, не сводя пристального взгляда.
Алена непроизвольно отступила, спрятала руки за спину, чтобы он не увидел, как ее потряхивает от одного его присутствия. Хотела сказать холодно и спокойно, что говорить им не о чем после сегодняшней ночи, но вовремя спохватилась. Во-первых, спокойно и холодно точно бы не получилось, когда у нее от волнения перехватило горло. А во-вторых, вдруг стало стыдно. Оттого, что слышала те звуки, стыдно оттого, что они ее так ранили, стыдно и особенно оттого, что не могла их выкинуть из головы, до сих пор в ушах звучали, перекрывая бешеный стук сердца. Даже кровь горячо прихлынула к щекам.
И потом, что он подумает? Что она ревнует? Ну уж нет. Не стоит унижаться перед ним еще больше.
