Они обе встали. Я тоже поднялся, беспокойно зевнув.
— Дон, я на твоей стороне, — стала успокаивать ее Сиджей. — В ближайшие дни, недели, в любое время, когда ты почувствуешь этот порыв, эту неконтролируемую потребность, я хочу, чтобы ты мне позвонила. Хорошо?
— Вы обещаете, что не расскажете папе?
— Дорогая, только если я буду уверена, что больше ты не причинишь себе вреда.
— Тогда вы не на моей стороне, — выпалила Дон, развернулась и пошла прочь так быстро, что моей девочке никак за ней было не угнаться. Она печально вздохнула, и я подтолкнул ее мордой.
— Тоби, ты хороший пес, — сказала она, хотя ее мысли были далеко.
Я лежал рядом с матерью Дон, когда она умерла, и вся семья была очень опечалена. В комнате были Фрэн и Пэтси, а Сиджей не было. Часто, даже если Сиджей находилась в здании, я все равно был рядом с Фрэн и Пэтси, потому что им я был нужен больше.
Шли годы, у меня была хорошая жизнь. Собачьей двери здесь не было, но всякий раз, когда я подходил к двери, она распахивалась передо мной, и запахи с улицы говорили мне, когда собирался пойти дождь, когда снег, когда наступало лето, а когда осень. Приходил поиграть Чосер, но когда он понял, что у Эдди можно получить угощение, он стал проводить в кухне почти столько же времени, сколько со мной, играя во дворе.
Иногда Сиджей не было неделю, а иногда и две, но она всегда возвращалась. Однажды за обедом, вскоре после одного из ее долгих отсутствий, я почувствовал у нее легкий страх, когда она начала разговаривать с Фрэн, и я насторожился.
— Скоро у нас будет новый пациент. Может быть, даже в этот понедельник, — сказала Сиджей.
— Да? — удивилась Фрэн.
— Я, этот пациент — я.
— Что?
— Фрэн, в моем теле столько проблем, что доктора не знают, за что хвататься. И, по правде говоря, я от этого устала. Я устала от боли, бессонницы и тошноты. Я устала принимать по сорок таблеток в день. Когда Глория умерла, я поняла, что у меня не осталось других обязательств. Больше я никому ничего не должна.
— Сиджей…
— Фрэн, я пришла к решению очень давно. Тебе не удастся меня отговорить. Я уже объявила об этом на семейном сборе и со всеми попрощалась. Мои дела в порядке. — Сиджей улыбнулась. — И я навсегда останусь моложе Глории. Пусть побесится.
— Я думаю, нам надо это обсудить.
— Я говорила со своим терапевтом. Поверь мне, последние полтора года мы с ним практически больше ни о чем другом и не говорили.
— Все же я думаю…
— Я знаю, о чем ты думаешь. Ты не права. Это не самоубийство, это принятие. Всего лишь вопрос времени, когда что-нибудь еще внутри меня выйдет из строя. Мне страшно — вдруг после следующего инсульта я стану слабоумной? Видев Глорию, я даже думать не хочу, что с моим мозгом такое может случиться. А так я возьму под контроль, что, где и когда произойдет.
— С чего ты взяла, что у тебя будет еще один инсульт?
— Фрэн, я перестала делать гемодиализ.
— О боже.
— Нет, ты даже не представляешь, свобода! Мне больше не нужно туда возвращаться. У меня были плохие времена и хорошие, но в целом я прожила славную жизнь и не жалею о своем решении. Пожалуйста, попытайся меня понять. Я чувствую, будто я искусственно продляю себе существование, и раньше это было нужно — я смогла помочь многим людям. Однако прогноз таков, что все может кончиться плохо. И я не хочу провести остаток своих дней как овощ.
Страха в Сиджей больше не было. Я ткнулся ей в руку, и она нежно меня погладила.
Через несколько дней Сиджей переехала в здание жить. Я сразу понял, что она сильно больна, сильнее, чем когда-либо раньше. Я запрыгнул к ней на кровать и остался там с ней, то подбираясь наверх, к ее голове, то лежал, свернувшись в ногах.
— Тоби, ты хороший пес, — говорила она слабеющим голосом. — Ты не просто терапигль, ты собака-ангел, как Макс, как Молли.
Я вилял хвостом, чувствуя нежность, с которой Сиджей произносила эти имена. Моя девочка знала, кто я, знала, что я всегда был с ней рядом, заботился о ней и защищал от опасностей.
Много людей приходило навестить Сиджей, и она всегда была рада их видеть. Некоторых из них я знал, например Грейси, которая была маленькой девочкой, когда я был Максом; теперь она стала взрослой женщиной, и у нее были свои дети. Сиджей смеялась и целовала детей, и боль ее уходила. Я узнал еще одну женщину, с которой мы познакомились не так давно. Дон, девочка, чьи руки пахли яблоками, села рядом с Сиджей, и они долго разговаривали.
— Меня часто спрашивают, какую специальность я хочу выбрать, а я им отвечаю, что пока моя цель — поступить на медицинский факультет. Откуда мне сейчас знать, какая область меня заинтересует? Меня еще даже не приняли.
— Ты узнаешь, — ответила Сиджей. — Обязательно узнаешь.
— Сиджей, вы всегда в меня верили. Вы спасли мне жизнь.
— Нет, ты сама спасла свою жизнь.
Сиджей слабо кашлянула, я запрыгнул к ней и лег рядом. Ее рука опустилась и погладила мою спину.
— Думаю, мне пора идти, — наконец сказала Дон.
— Спасибо, что проделала такой долгий путь, чтобы навестить меня.
Они обнялись, и я почувствовал поток любви от них обеих.
— Счастливого пути, — сказала Сиджей. — И помни, ты можешь звонить мне в любое время.
Дон кивнула головой, вытирая глаза, улыбнулась и помахала рукой, выходя из комнаты, а я свернулся калачиком, прижавшись к моей девочке, чувствуя, как она погрузилась в глубокий сон.
Однажды после обеда Сиджей кормила меня кусочками бутерброда с ветчиной и сыром, который Эдди принес ей, а потом вдруг остановилась и взглянула на меня.
— Тоби, — сказала она, — послушай меня. Я знаю, что ты сильно ко мне привязался, но скоро я тебя покину. Я могла бы остаться, однако я уже получила от жизни все хорошее и устала от всего плохого, что сейчас в ней происходит. Я хочу быть со своим мужем. Сожалею я лишь о том, что оставляю своих друзей, и ты — один из них, Тоби. Но я знаю, что тебя любят и о тебе заботятся, а для собаки быть любимым и иметь дело жизни — самое главное. Ты очень сильно напоминаешь мне Молли, ее доброту, и Макса, его уверенность в себе. Передай, пожалуйста, моим собакам-ангелам, что скоро я приду к ним. И, пожалуйста, побудь со мной в мои последние минуты. Я не хочу, чтобы мне было страшно, а если ты будешь рядом, я буду смелой. Тоби, ты мой друг навсегда.
Когда моя девочка притянула меня к себе, я почувствовал сильную любовь между нами.
Сиджей ушла ясным прохладным весенним днем. С ней сидела Фрэн, моя голова лежала у нее на груди, а ее рука слабо поглаживала мою спину.
Когда ее рука перестала двигаться, я посмотрел на Фрэн, которая подвинулась на стуле и взяла ее безжизненную руку в свою. Моя девочка потихоньку отпускала жизнь, а потом, сделав последний вздох, ушла навсегда.
