Козлов несколько минут шел молча.
- Слушайте, Николай Иванович,- опять заговорил он,- вы душу в себе чувствуете? Настоящую, человеческую?
Бунь даже споткнулся от удивления.
- Как это - чувствуете?.. По-моему, душа есть у каждого.
- В том-то и дело, что не у всех. Но, наблюдая за вами, я убедился, что у вас она есть. Вы хороший человек.
Бунь с отчаянием махнул рукой:
- Нет, Александр Данилович, совсем нет. Я плохой человек. Оттого и жизнь моя рано кувырком пошла.
- Вы о чем, Николай Иванович?
- Обо всем. Зачем вам-то говорить? У подпоручика и без меня забот хватит.
- Говорите.
- Как вы думаете,- спросил Бунь, волнуясь, - я случайно у немцев оказался? , Захвачен, так сказать, в бессознательном состоянии? Эх, свежо предание!.. О себе говорить, конечно, стыдно, но вам скажу. Чем черт не шутит - вдруг от меня действительно останется одно мокрое место. Да и его никто знать не будет. А уже тридцатка стукнула, постарше вас… У меня тоже, говоря языком деда Щукаря, в жизни перекос образовался. Начал свое существование, как все: учился, и вроде бы прилично. Аттестатом зрелости овладел. А вот дальше заело. И сильно! Разгорелась война с фашизмом, однокашников моих в военкоматы вызвали, а меня в прокуратуру. Судили, ясное дело. По сто шестьдесят второй, пункт «Г». Два годочка лишения свободы припаяли. Время, сами знаете, военное, малость посидел - в штрафную роту. А далее рукопашный бой и все такое прочее.
Он заметил в траве гриб поганку и со злостью зафутболил его носком сапога.
- Значит, наперекосяк? - спросил Козлов.
- Как видите… Но об этом я никому. Даже Любе. Нравится она мне, чертовка!
- Женщина видная. Возможно, и ей когда-нибудь расскажете. О своей жизни.
- Что тут рассказывать! Срамота одна. Взять хотя бы мое нынешнее положеньице…
- А зачем согласились? Зачем пошли против своих же, против Родины?
- Да? - произнес он в каком-то смятении. Не ожидал от подпоручика Меншикова, своего преподавателя, услышать подобное.
- В самом деле, зачем?
Бунь холодно сверкнул глазами:
- А вы… вы зачем?
- Я?.. Я… Слушайте, Бунь, у меня особая линия.
Бунь - рослый, плечистый, крепкий - весь как-то сразу съежился и присмирел. Собрался было что-то сказать в ответ, но только раскрыл рот и застыл в этой позе.
- Все, что вы сейчас услышите,- продолжал Козлов,- пусть останется между нами. Не только в моих интересах. У вас, Бунь, есть возможность начать жить по-иному. Я хочу спасти вас, если вы проявите благоразумие.
- Я должен что-то сделать? - Бунь обрел наконец способность соображать.
- Выполнить одно задание. После приземления.
- Какое?
- Явиться в органы государственной безопасности. Рассказать чекистам, с какой целью немцы забросили вас в тыл. Они пошлют вас туда радистом. Сдадите нашим свою рацию, все деньги и документы, которыми снабдит вас лейтенант Фуксман. Сообщите о недавнем исчезновении из школы полковника Ветрова. Вероятно, ему удалось прорваться к партизанам. Ветров знает почти всю агентуру, завербованную на участке Западного фронта штабом «Абверкоманды-сто три». Это - живой сейф с секретнейшими документами.
- А если мне не поверят?
- Я дам вам пароль. Вы назовете его любому сотруднику госбезопасности. Затем вас отправят в Москву.
- Давненько в Москве не был,- задумчиво проговорил Бунь.- В доме на Садово-Каретной…
- Итак, согласны выполнить задание?
Он был очень хитрый, этот Бунь. Он стал умышленно тянуть с ответом. В его голове никак не укладывалось, что подпоручик Меншиков, преподаватель школы, имеющий немецкие награды и форму офицера так называемой русской освободительной армии, может быть и советским контрразведчиком.
- Александр Данилович,-спросил он с неожиданной мягкостью в голосе,- зачем вы меня губите? Вас же специально подослали ко мне. Капитан Вольф подослал.
- Успокойтесь, Бунь. Возьмите себя в руки. Человек вы сильный, волевой. Не превращайтесь, ради бога, в кисейную барышню. Вам предстоит слишком серьезное испытание. Запомните свой пароль: «Байкал-шестьдесят один». И не вздумайте предать меня.
В считанные секунды лицо Буня покрылось бисеринками пота. Он провел ладонью по широкому лбу, виновато сказал:
- Все это, конечно, хорошо. Но - очень странно. Немцы вас на руках носят, и вдруг… Как поверить в такое?
- А разве их нельзя дурачить? Моя должность в школе, мое звание - все это липа. Кто я в самом деле - вы только что узнали. Я вручил в ваши руки, Николай Иванович, свою жизнь. Выдадите - меня повесят. Но Родина вам не простит.
- Я не выдам, Александр Данилович. Я поступлю так, как вы сказали. Не думайте, что это вы переубедили меня. Сама жизнь, особенно этот последний год, переубедила. Она лучший агитатор. А вы - единственный, кто меня здесь понял. Вот и все.
Козлов вернулся домой, но не успел поужинать, как прибежал посыльный. Срочно вызывал начальник школы.
- Я только что получил от шефа распоряжение,- сказал он,- направить в штаб команды радиста Буня. Учитывая неприятности, имевшие место в моей школе за последнее время, я вынужден лишний раз советоваться с преподавателями и инструкторами. По каждой кандидатуре. Насколько мне известно, вы более других были знакомы с этим радистом. Вы часто играли с ним в шахматы и прогуливались по двору. Скажите, не делал ли он каких-либо заявлений, характеризующих его с отрицательной стороны? Если Бунь изменит нашим интересам, все мы,- подчеркнуто громко сказал Вольф,- будем иметь ужасные неприятности.
- Я со всей ответственностью заявляю вам, господин ка…
- Зачем господин? Говорите товарищ,- перебил Вольф.
- …Заявляю, что Бунь вызывает у меня полное доверие. Я послал бы его без колебаний.
- Пожалуй, вы правы, Меншиков. Он и у меня пользуется доверием. В ближайшие дни мы должны будем направить также радиста Черного. Что думаете вы об этом агенте?
- В Черном я еще не разобрался. Его душа для меня потемки.
- Ну хорошо. Спрошу у тех, кто разобрался. Вы свободны, Меншиков, можете идти.
- Но у меня есть к вам дело,- сказал Козлов.
- Что именно?
- Я хочу доложить вам свои соображения по поводу организации учебного процесса в школе.
- Ах, вот что. Это интересно… Это важно… Я готов выслушать вас. Говоря строго между нами, я все больше разочаровываюсь в Щукине. Не такой нужен мне начальник учебной части.
- Щукин совершенно игнорирует строевую подготовку курсантов. Не уделяет внимания физической…
- Отчитывал уже его за это. Придется прибегнуть к радикальным мерам. К хирургической операции… Словом, требуется оперативное вмешательство. Но это - строго между нами, - еще раз предупредил Вольф.- К сожалению, у меня сейчас нет времени говорить с вами более подробно. Распоряжение шефа. А вы заходите завтра. С удовольствием, выслушаю вас, Меншиков.
