Жаботинский в «Повести моих дней»:
«Шестой конгресс – последний конгресс при жизни Герцля и, быть может, первый конгресс зрелого сионизма. Герцль произвел на меня колоссальное впечатление – это не преувеличение, другого слова я не могу подобрать, кроме как “колоссальное”, а я вообще-то нелегко поклоняюсь личности. Из всех встреч жизни я не помню человека, который бы “произвел на меня впечатление” ни до, ни после Герцля. Только здесь я почувствовал, что стою перед истинным избранником судьбы, пророком и вождем милостью Божьей, и по сей день чудится мне, что я слышу его звонкий голос, когда он клянется перед нами: “Если я забуду тебя, о, Иерусалим…” Я верил его клятве, все мы верили… Я попытался подняться на трибуну конгресса, – продолжает Зеэв. – Моя очередь подошла, когда регламент ораторов был ограничен пятнадцатью минутами…»
Доктор Вейцман, ведущий конгресс, объявил:
– Слово предоставляется самому юному делегату господину Жаботинскому из Одессы, Российская империя.
Жаботинский поднялся на трибуну.
– Не забудьте, – негромко напомнил ему Вейцман, – у вас пятнадцать минут.
Жаботинский кивнул и начал свое выступление:
– Уважаемые коллеги! Теодор Герцль не изобретал сионизма – две составляющие (духовная и практическая) существовали задолго до него. Но он дополнил сионизм третьим компонентом, необходимым ничуть не меньше, – политическим, чтобы смыть с тела и души еврейства пыль галута, следы двухтысячелетних страданий…
Но тут – именно потому, что этот никому еще не известный одесский юноша с мальчишеским лицом начал свое выступление в защиту Герцля, – договорить ему не дали. «В президиуме поднялся переполох, – пишет Жаботинский, – сам Герцль, который был занят в соседней комнате, услышал шум, взошел торопливо на сцену и обратился за разъяснением к одному из делегатов: “В чем дело? Что он говорит?” Этим делегатом оказался доктор Вейцман, и он ответил коротко и ясно: “Вздор”. Тогда Герцль подошел к кафедре сзади и промолвил: “Ваше время истекло”, – это были первые и последние слова, которые я удостоился услышать из его уст…»
Что ж, как видите, Герцль был недалек от истины: в Базеле, на Шестом сионистском конгрессе, юношество Владимира Жабо действительно истекло…
Зато время Зеэва Жаботинского, самого яростного и верного последователя Теодора Герцля, одного из главных основателей Израиля и армии Израиля, – это время только началось.
Сто лет спустя
Из «Закона о Зеэве Жаботинском»
(Израиль, 2005 год)
«Целями этого закона являются увековечивание идеалов, наследия и деяний Зеэва Жаботинского, памяти о нем, воспитание будущих поколений и оформление Государства Израиль, его институтов, целей и облика в соответствии с сионистскими идеалами Зеэва Жаботинского.
Цели данного закона будут реализованы через проведение Дня Жаботинского и проведение образовательных мероприятий в государственных учреждениях, ЦАХАЛе, школах, предоставление стипендий студентам и оказание поддержки государственным институтам, которые работают для воплощения этого закона в жизнь, в том числе при помощи проведения мероприятий на горе Герцль в Иерусалиме, в соответствии с распоряжениями данного закона.
Один раз в год, 29-го числа еврейского месяца таммуз, в день смерти Зеэва Жаботинского, будет отмечаться День Жаботинского.
В этот день:
(1) На горе Герцль в Иерусалиме будет проходить государственная церемония памяти Жаботинского.
(2) На базах ЦАХАЛа будет выделено время на изучение деятельности и сионистских идеалов Зеэва Жаботинского.
(3) В Иерусалиме будет проводиться конгресс, посвященный памяти Зеэва Жаботинского. Конгресс будет организован Общественным советом. Темы, обсуждаемые на конгрессе, будут из мира сионизма и в духе идеалов Зеэва Жаботинского.
Кнессет проведет особое заседание в память о Зеэве Жаботинском в день его смерти или в ближайшую дату.
Если 29-е число месяца таммуз выпало на шаббат, кнессет проведет особое заседание в воскресенье после шаббата.
Один раз в год, 12-го числа месяца тевет, в школах пройдут образовательные мероприятия для изучения деятельности и сионистских идеалов Зеэва Жаботинского».
Конец
Послесловие
Я написал «конец», но оказалось, что расстаться с Жаботинским мне трудней, чем ему с Марусей.
Во-первых, моя жена, моя первая и самая взыскательная читательница, прочитав рукопись, объявила:
– Я сделала открытие! Я открыла ген Жаботинского!
– Генам не дают имен, – сказал я. – Это не пиво и не автомобили…
– Неважно! – отмахнулась она. – Ген Жаботинского есть в каждом еврее. Просто у одних он спит и не просыпается, а у других…
– Ты имеешь в виду сионизм. Но сам Жаботинский считал иначе. Он писал, что сионистом нужно родиться и что таких, рожденных сионистами, очень немного.
– Это потому, что в его годы еще ничего не знали о генах. А я тебе говорю: каждый еврей, если хорошенько покопается в себе, найдет у себя ген Жаботинского.
– Откуда ты знаешь? Ты же не еврейка.
– Я сужу по тебе. Ты еврей, которого я хорошо знаю. Ты жил в России, в Америке, в Канаде. Если бы у тебя не было этого гена, ты бы не приехал в Израиль и не написал эту книгу. И не спорь со мной.
Я умолк. Если женщина немыслимой красоты посвящает свою жизнь служению моему эго, то какие тут споры? Как сказал однажды Исаак Бабель, «одно движение женского бедра стоит всей мировой литературы». Поэтому, выждав паузу, я кротко заметил:
– Я не спорю. Просто не все евреи хотят жить в Израиле…
– Если они не нашли у себя ген Жаботинского, пусть прочтут твою книгу – сразу найдут. Вся твоя книга – это ген Жаботинского.
– А если все-таки не найдут?
– А если не найдут, то какие они евреи? – спросила жена.
И я понял, что книга состоялась.
Конечно, это заявление не пахнет скромностью. Но скромным я был при первых влюбленностях, и это, насколько я помню, кончалось полным фиаско.
Поэтому перехожу к «во-вторых».
Возможно, я и поныне, к стыду своему, только понаслышке знал бы о Жаботинском и всей плеяде великих сионистов, если бы не Саша Кляйн. В апреле 2017 года, буквально через месяц после моей репатриации в Израиль, раздался телефонный звонок:
– Меня зовут Саша Кляйн, я продюсер фильмов «Подарок Сталину», «Туфельки» и других. Мне нужно с вами встретиться.
Я видел и «Подарок Сталину», и «Туфельки», и потому буквально назавтра мы с Сашей уже пили чай в Нетании. Он сказал:
– Наконец я дождался драматурга, который сможет сделать экранизацию романа Жаботинского «Пятеро»…
