Это, однако, не остановило ни еврейскую молодежь, ни Жаботинского.
Шмуэль Кац: «Молодежь учила перевод Жаботинского наизусть, а отрывки из него цитировались в частных беседах и групповых дискуссиях. С него снимали копии, распространяли подпольно и декламировали на митингах молодежи и собраниях организаций самообороны. Один участник такой встречи писал позднее: “Еврейская молодежь и члены отрядов самообороны собирались вместе и читали вслух русский перевод этого будоражившего стихотворения. Счастлив был тот, кому доставалась переснятая копия, а совсем счастливым выпала честь слушать, как Жаботинский читает его на одном из наших тайных нелегальных митингах”».
И Владимир чувствовал это, видел, как своей энергией, яростью голоса и стихов он срывает с их душ какую-то болотную слизь, пробивает панцири эгоизма, бьет и хлещет по лицам, ранит до крови самолюбивые сердца и, прорываясь к еврейским генам, взрывает сознание:
И видели, выглядывая в щели,
Как корчились тела невест и жен…
Там прятались сыны твоих отцов,
Потомки тех, чей прадед был Иегуда,
Лев Маккавей, – средь мерзости свиной,
В грязи клоак с отбросами сидели,
Гнездились в каждой яме, в каждой щели –
По семеро, по семеро в одной…
Сын Адама,
Не плачь, не плачь, не крой руками век,
Заскрежещи зубами, человек,
И сгинь от срама!
«Юношеский сионизм Жаботинского, вызванный к жизни “срамом” кишиневского погрома, явился в первую очередь реакцией на унизительное и рабское “непротивленчество” соплеменников. Другими словами, его сионистская деятельность проистекала все из того же чувства собственного достоинства, обретшего национальное выражение. “Наша главная болезнь – самопрезрение, наша главная нужда – развить самоуважение”, – заявляет он на заре своей политической карьеры». (Профессор Михаил Вайскпоф, доктор философии).
Не плачь, не плачь, не крой руками век,
Заскрежещи зубами, человек,
И сгинь от срама!
«Пришел 1903 год, и “лучезарная жизнерадостность” восходящей литературной звезды Альталены была погашена волной погромов, прокатившихся по южным российским губерниям. И миру явился другой Жаботинский – бескомпромиссный и жесткий боец, оратор, дипломат, военачальник. Он часто ездит по западным окраинам империи, видит положение дел в черте оседлости. И очень скоро становится пламенным борцом против ассимиляторских настроений и одной из ведущих фигур сионистского движения» (Олег Горн, историк).
…Хотя в то время уже был изобретен фонограф и даже синематограф, никто, к сожалению, не записал выступления Жаботинского. И теперь только по мемуарам его слушателей можно представить силу воздействия его речей. Которые они сравнивают, как ни странно, с… речами Троцкого. А по рассказам моего отца, видевшего в юности выступление Троцкого, это был феноменальный оратор, гипнотически захватывающий любую, даже многотысячную толпу. Тем не менее те, кто слышал их обоих, пишут, что по мощи и внутренней энергии Жаботинский был выше Льва Давыдовича…
12
Пощечина
Жаботинский: «Месяцы шли, я уезжал и приезжал, часто надолго теряя семью Мильгром из виду. От времени до времени где-то стреляли в губернаторов, убивали министров… С севера приходили вести о карательных походах на целые губернии, уже ясно было, что одним “настроением” передового общества да единичными пулями переродить государственный строй не удастся…»
На самом деле «уезжал и приезжал» – это слишком скромное определение той деятельности, которая захватила Жаботинского. Остановить погромную волну, упредить одесские и прочие погромы, поднять еврейскую молодежь к сопротивлению и обороне – вот то, что сегодня назвали бы драйвом и месседжем, а тогда стало смыслом и целью его выступлений на тайных еврейских собраниях не только в Одессе, но и по всей губернии. И плюс к этому – ежедневная колонка в «Одесских новостях» (даже просто перепечатать его статью в эту книгу занимает у меня два-три часа, а ведь он был обязан сочинять эти статьи каждый день; впрочем, Корней Чуковский вспоминает, что Жаботинский при нем писал свои фельетоны, что называется, «влёт» – сядет за стол и ровным почерком пишет на узкой бумажной полосе сразу набело), и еще – пространные репортажи в журнал «Освобождение»:
«Несомненно, что кишиневский погром сослужил некоторую службу правительству, парализовав у нас на юге манифестацию 18 апреля (1 мая) со стороны рабочих. Еврейский «Комитет самозащиты» в Одессе под впечатлением кишиневских ужасов обратился ко всем революционным организациям с просьбой воздержаться не только от каких-либо уличных демонстраций, но даже от выпуска прокламаций или других листков, чтобы не дать хотя и ложного повода к антиеврейскому движению…»
А что такое «еврейский “Комитет самозащиты”» в Одессе? Это сам Жаботинский, Израиль Тривус и еще четверо молодых евреев. То есть, помимо переводов Бялика, ежедневных статей в газету «Одесские новости» и репортажей в журнал «Освобождение», он еще и руководил «Комитетом самозащиты».
«…Не усмотрев на улицах революционных полчищ, городская администрация перенесла свою деятельность на трактиры и чайные заведения, где устроена была облава с повальным карманным обыском гостей…»
Выходит, своим обращением «ко всем революционным организациям» воздержаться от уличных демонстраций Жаботинский упредил полицию и отнял у нее возможность спровоцировать в 1903 году погром в Одессе…
«…При этом арестовано было около сотни человек с поличным в виде нелегальной литературы. Как видно, литература эта довольно широко распространена в рабочей среде, между прочим, арестовали одного старика, одну прачку с революционным календарем и пр. Несколько человек пойманы на расклеивании прокламаций. Еще за несколько дней до восемнадцатого взяты были три девочки: тринадцати, десяти и шести (!) лет, разбрасывавшие на улице прокламации, их держат в участке, кажется, и до сих пор, так как они не хотят сказать, кто дал им листки»…
Тут я буквально слышу голос Лео Трецека, прибежавшего в редакцию с полицейскими новостями, которые цензор наверняка зарубит, вот он и сыплет их на своих коллег: «В трактирах и чайных заведениях – облавы с повальным карманным обыском гостей!.. Арестована сотня человек с поличным в виде нелегальной литературы!.. Несколько человек пойманы на расклеивании прокламаций!..»
Впрочем, Жаботинский питался не только сведениями от Лео.
«…Юдофобствующие верхи делают все, чтобы парализовать выражение сочувствия пострадавшим, и даже тормозят сборы благотворителей, так, на днях запрещен уже объявленный вечер артистки Пасхаловой в пользу потерпевших… Зато, говорят, в Кишиневе юдофобы и их светские дамы посещают в тюрьме арестованных горилл как борцов за русскую “идею” и стараются их всячески обласкать и утешить. А о погроме и там и у нас распространяют слух, что он был ответом на конституционные требования евреев. Бедные старьевщики, мелкие лавочники и заливатели резиновых калош, – и вы с вашими полуголыми ребятишками попали в конституционалисты!..»
