– Извините, синьорино, но у вас собирается холостая компания с барышнями. Я, конечно, знаю, что это очень милые барышни и ничего дурного не делают, но все-таки… Соседи уже попрекают меня… Вы меня извините, но я вдова, сама еще молода – не хочу, чтобы про меня тоже начали болтать!
И прибавила, как истинная римлянка, сентенцию:
– Репутация для женщины должна быть дороже всего!
Вечером у меня была «холостая компания», то есть разные Роберто, Пеппино, Уго, и были также Эмма и Диана.
Эмма и Диана были действительно милые барышни и действительно не делали ничего дурного. Все дурное, что они делали, заключалось в нерадивом хождении на работу в магазин, где обе обучались выделывать модные шляпки. Но это была скорее наша вина, потому что мы сманивали их на загородные прогулки.
В этот вечер мы совместно обсудили вопрос:
– Куда мне переселиться?
– Переселитесь к нам в Борго, – выдумала вдруг Эмма, – у нас как раз сдается комната!
– Это идея! – сказали Роберто, Пеппино и Уго, которые жили в Борго, и Диана, которая тоже жила в Борго.
Я согласился, что это идея.
– Только, – взмолилась Эмма, – наши не должны подозревать, что мы с вами знакомы. А то меня убьют! Папа такой вспыльчивый и подозрительный.
На другой день я надел желтые перчатки и пошел смотреть комнату. Это было очень высоко, и комната была крохотная. Но какой вид!
Из окна было видно, как на ладони, пол-Рима, пол старого Рима, скученного, седого, величавого, с дивной массой замка Святого Ангела в центре и блестками белокурого Тибра в нескольких местах!
Я снял эту комнату…
На следующий день меня оттуда выселили.
Я позвал сына швейцара, дал ему свой чемодан – 21 фунт багажа – и побрел в его сопровождении по людным и звонким улицам Борго.
Когда Роберто увидел у себя мою печальную фигуру и за мною отрока с чемоданом, он сразу все понял и вскочил. И сидевшая у него на коленях Диана тоже вскочила.
– Выселили? – вскрикнули они оба.
– Выселили, – отозвались мы оба.
Я дал пять сольди мальчику, и он ушел, а мы остались втроем и начали обсуждать положение.
– Самое важное теперь – найти себе новую комнату, – сказал я.
– Самое важное не это, – ответила Диана.
– А что же?
– А вот что: Эмму теперь не будут выпускать из дому без провожатого.
– Да. Старуха кричала, – я слышал, – что и в церковь ее больше не пустят, а в магазин и обратно ее будет отводить сам отец.
– Значит, самое важное то, что эта история может отозваться и на мне!
– Как так?
– На то мы в Борго, – сокрушенно сказала Диана.
И тут же расхохоталась, потому что она всегда хохотала в минуты жизни трудные.
– Здесь все друг друга знают, а раз у Эммы вышел такой скандал, то у нас дома завтра же будет известно.
– Ну?
– Дома у меня знают, что мы с Эммой подруги.
– Ну?
– А в Борго давно болтают, что за мною и за Эммой ухаживают два каких-то студента. И наши об этом слышали. Понимаете?
И Диана вдруг выразила на лице большой ужас и прошептала:
– Меня тоже запрут дома…
И мы сидели и молчали.
– Диана, – спросил Роберто, – ты говорила, что ваши завтра узнают об этом скандале у Эммы?
– Да, наверное.
Тогда он обратился ко мне:
– Оденься как следует и пойди к маме Дианы.
Я изумился:
– Зачем?!
– Скажешь ей, что ты пришел от моего имени просить ее руки.
– Для чего это?
– Чтобы ее мама увидела, что это дело чистое. Тогда ее не запрут дома, как Эмму. Только иди сейчас.
Я спросил:
– Диана, что скажете?
– Идите, – ответила она.
И я пошел за ширму и оделся. На мне очутились: черный пиджак, перекрашенный из канареечного, желтые клетчатые брюки (5 франков в магазине у Боккони), скороходы из Одессы, поверх черная крылатка (15 франков у Боккони) и соломенная шляпа с немного побитыми краями.
И желтые перчатки.
Я вышел из-за ширмы, стал в позу, и Роберто сказал:
– Очень хорошо! Возьми мой зонтик. Без зонтика неловко: теперь облачно.
А Диана сказала мне дрожащим голосом:
– Пусть вам Бог поможет! Я бегу вперед, а вы через полчаса трогайтесь.
Через полчаса я тронулся.
По темной лестнице я добрался до двери, зажег спичку и прочел прямо на грубых дверях написанное имя: «Эмилия Тири, белошвейка».
Я позвонил. Первая комната была кухня. На пороге стояла молодая женщина, смотревшая на меня исподлобья серыми глазами.
– Синьора Эмилия Тири? – спросил я.
– Да.
– Могу я иметь с вами небольшой разговор наедине?
Мы вышли в другую комнату. Это была спальня, и тут у двери подслушивала Диана, которая увидела меня, прыснула и убежала.
– Садитесь, – сказала синьора, указывая мне на стул.
– Позвольте постоять, – ответил я и положил на стул свою соломенную шляпу с побитыми краями.
– Синьора, – сказал я. – Мой друг Роберто Фронтини имел недавно честь познакомиться с вашей дочерью, синьориной Дианой. Прекрасные качества синьорины Дианы овладели его сердцем, и он просил меня довести об этом до вашего сведения и просить у вас, с самыми серьезными и честными намерениями, разрешения для него продолжать это знакомство с вашей дочерью, синьориной Дианой.
Синьора подумала и сказала:
– Пусть продолжает!..
И я пошел домой.
Вечером мы опять все трое сидели у Роберто, и Диана хохотала и на разные лады рассказывала о моем посещении.
– А не правда ли, – настаивал я, – что я был очень эффектен? Какое впечатление я произвел на вашу маму?
Диана еще громче расхохоталась:
– На маму? Она печально посмотрела на меня и сказала: «Ах, povera Diana mia! [Бедная моя Диана!], если бы ты знала, сколько жуликов ходят по Риму в желтых перчатках!»
Альталена
А может быть, не только с Марусей играл через газету Владимир Жаботинский? Может быть, именно такими «амурными» публикациями он настолько усыпил бдительность полиции, что в январе 1903 года дело Жаботинского «было разрешено административным порядком с тем, чтобы вменить в наказание предварительный арест», и надзор был прекращен.
Но поскольку ни в одной автобиографии сам Жабо не упоминает о том полицейском надзоре, я – при всем соблазне этой детективной линии – в нее не углублялся…
