– Легко или трудно покорить наши сердца, это второй вопрос, но главное все-таки в том, что покорить все-таки необходимо, что, не покорив сердца, нельзя от нас, женщин, ничего добиться. А вы, мужчины…
– А мы, мужчины?
– Вы совсем другое дело. Вас не надо покорять. Любому из вас надо только шепнуть: «Monsieur такой-то, я буду вас ждать в 9 часов вечера там-то», и он прибежит, хотя до того дня он обо мне, может быть, и не думал. Если бы он отказался, все бы над ним смеялись. Если бы он возразил: «Но я не увлечен ею!», – все бы загоготали: «Какой глупец! Женщина сама навязывает ему себя, а он отказывается! Стыдно! Да он не мужчина!» Так и скажут: он не мужчина. Ясно, значит, что у вас, мужчин, слово «мужчина» означает: человек, отдающий себя кому угодно по первому требованию. То есть совершенно дешевый человек.
– Ну, извините. Если дама некрасива, никто не станет смеяться над отказавшимся.
– Ах, да разве в красоте дело? А если она и хорошенькая? Madame H. хорошенькая, и вы это признаете, но вы сами сто раз мне говорили: «Какая она несимпатичная!» Значит, она вам не по сердцу. А если бы эта самая несимпатичная madame H. дала вам знать, что она вас ждет, вы сочли бы верхом ridicule – уклониться от такого счастливого случая и явились бы и уступили бы себя женщине, которая вам неприятна и об обладании которой вы никогда не помышляли. Попробуйте спорить, что не явились бы?
– Н-да… Отрицать не рискну… Делать нечего, пришлось бы явиться…
– Вот видите! А разве сплошь и рядом вы, мужчины, не начинаете увиваться за какой-нибудь женщиной только потому, что вам сказали: «Видишь ту дамочку? Она не особенно красива, но ее легко победить». И вы решаете: «Да, она не красавица, но нельзя же дать пропасть куску мяса, раз его можно стянуть». И идете, и отдаете себя только для того, чтобы не пропал даром кусок, хоть и совсем неважный. На свидания вы, мужчины, сплошь и рядом идете без охоты, зевая, – но не пойти нельзя, скажут: «Пропустил добычу! Не мужчина!» Дешевый народ вы, мужчины. Вы даже дешевле проституток: тем хоть надо заплатить, а вам и платить не надо, вы готовы отдаваться безвозмездно кому попало, лишь бы только согласились вас взять…
– Ой, пощадите, вы уж чересчур строги…
– Вовсе нет. Я справедлива. Та девица из книжки «Одна за всех», вот та строга, а не я. Я не требую, чтобы мужчина любил за всю жизнь одну женщину. Пусть любит сколько угодно, но любит и отдается по любви, а не просто «так», без увлечения, по первому востребованию, только для того, чтобы «даром не пропало». Пусть и мужчина, как женщина, требует, чтобы его прежде влюбили в себя, покорили. Пусть дорожит собой. Пусть не будет дешевым и общедоступным. Это противно.
– Знаете, барышня, – сказал я, – вы мне наговорили столько кислого, что теперь вы должны мне очистить еще один апельсин.
Лидочка стала очищать второй апельсин, а я, подумав, заговорил:
– Ответьте мне искренне. После фельетона об «Одной за всех» я получил письмо, писанное женской рукой, где меня спрашивали: «Скажите откровенно, руководствуясь не разумом, а только чувством и сердцем: если бы у вас была невеста и она призналась бы вам, что прежде любила другого и принадлежала ему и вспоминает о нем до сих пор с теплым чувством, хотя любит теперь только вас, и если бы вы даже поверили, что теперь она любит только вас, и если бы даже признали, что душа ее осталась чистой и незапятнанной, – положа руку на сердце, скажите, назвали бы вы ее своей женой?»
– Что вы ответили?
– Я ответил: «Да, назвал бы своей женой без всякой борьбы с собой и без всякого колебания». Но не во мне дело. Меня здесь интересуете вы. Как бы вы поступили, если бы ваш жених сказал вам то же самое: что он не был никогда дешевым, он дорожил собой, а потому принадлежал только тем женщинам, которых любил, и будет всегда вспоминать о них с теплым чувством. Что бы вы сказали?
Лидочка разделила апельсин, половину дала мне, половину взяла себе и, поднося ко рту дольку, ответила:
– Я бы сказала, что это глупо.
– Что именно глупо?
– Зачем он мне все это рассказывает. Разве я спрашиваю?
– Как так?
– У моего любимого автора, у Марселя Прево, есть чудесное выражение: «jardin secret», укромный уголок, тайный сад. Он говорит, что у всякого человека есть свой jardin secret, куда он не должен и не может никого допустить. Я всегда стою за то, что у порядочного человека должны быть свои секреты. Поверять все свои тайны даже лучшему другу – это нечистоплотно. Я считаю, что не имею права знать чужие секреты и никто не имеет права знать мои. У меня была в гимназии подруга, которая потом вышла замуж. В прошлом году ей пришлось обмануть мужа, и она жаловалась мне, что ей страшно совестно и больно лгать такому человеку, как ее муж.
– А он хороший человек?
– Очень хороший. Редкий человек. Я это знала, но я все-таки сказала ей: «Моя милая, очень жаль, что так оно сложилось. Но ты не должна считать себя виноватой перед мужем. Ты ничуть не виновата, ты совершенно права. Раз у тебя в душе образовался твой jardin secret, твое право не допускать в него никого и защищать его всеми средствами, хотя бы ложью и лицемерием».
– Брр, Лидочка! Вы неразборчивы!
– Нет, я просто из двух зол выбираю меньшее. Лгать грязно, но еще грязнее – допустить другого ворваться в мой jardin secret. А для порядочного человека не может быть ничего более святого, чем его тайна…
В этом месте я слегка зевнул, прикрыв рот пальцами, но она это заметила и рассердилась.
На том и закончилась наша беседа.
Альталена
Думаю, вы и без меня поняли, что «одним знакомым домом» был дом Мильгромов, «играющие в карты старички» – Игнац Альбертович и его приятели-«хлебники», а Лидочка – газетный псевдоним Маруси.
Но как вам нравится эта замечательная – через газету – игра Альталены-Жаботинского со своей возлюбленной?
Газета «Одесские новости»
ВСКОЛЬЗЬ
ЖЕЛТЫЕ ПЕРЧАТКИ
В старом хламе я наткнулся на почерневшую полопавшуюся пару желтых перчаток. Славные перчатки! Они стоили три франка с половиной на Corso, угол улицы Sant’Ignazio, – и дурнушка-продавщица собственноручно натянула мне их на пальцы, говоря:
– Посмотрите: сидит, как чулок.
– А прочные? Не лопнут?
– О! Двойной шов!
Перчатки действительно оказались прочные. Если они теперь почернели и полопались – это ничего не значит: ведь с тех пор прошло столько времени!..
Где они только не бывали, эти желтые перчатки с угла улицы Corso и улицы Sant’Ignazio! Чего они не навидались на своем веку!
Даже… надо рассказать вам, для отдыха от серьезных тем, эту историю – даже на руках у свата они побывали!
И этот сват был я. Меня тогда попросили съехать с квартиры. Пришла хозяйка и сказала:
