Сайорс подошел ко мне с каким-то устройством в руках. В полутьме невозможно было что-либо разглядеть, но, как только он подошел ко мне настолько близко, что я почувствовала его дыхание, я поняла, что он держит – машинку для тату.
Север повернула мою голову влево, Сайорс дотронулся до моей шеи ваткой, смоченной спиртом.
– Не шевелись, а то будет еще больнее, – сказала Миди.
Это длилось недолго. Я закрыла глаза и почувствовала, как что-то внедряется в мою кожу, будто Сайорс ножом расковыривает мою плоть, желая добраться до сонной артерии. Я прикусила губу, слушала тихий шум машинки и заставила себя успокоиться. Поначалу мне казалось, что эти сумасшедшие хотели мне здесь вскрыть череп или распороть живот, иных мыслей при виде больничной кушетки с ремнями не возникает.
Машинка стихла. Сайорс снял ремни, Миди перестала держать меня, я перешла в сидячее положение.
– Иди посмотри, – сказал Доминик, указывая на зеркало, висящее позади кушетки.
Я медленно встала и зашагала к нему. Увиденное не повергло меня в шок: на моей шее красовалась перевернутая буква А.
– Что это означает?
– Это знак, который нас всех объединяет, – я обернулась и увидела, как они все показывают мне идентичную тату на шее. – Брайс называет это нашим фирменным знаком, но звучит это ужасно, будто мы какой-то товар, а не люди. Этот знак словно камень у твоей шеи, ведущий тебя ко дну. В «Абиссаль». Теперь тебе уже не вернуться к свету.
– Надо же, какие чудные метафоры! – рассмеялась Миди, а вместе с ней и все остальные. Только Доминик сохранял серьезное лицо.
– Оставь проблески своей эрудиции при себе. Неужели вам было так сложно продержаться?!
– Прости, Доминик, но кажется, сценка немного затянулась, а нам всем уже охота хорошенько выпить, – сказала Север.
– Вам лишь бы выпить! Здесь сейчас происходит важный процесс перевоплощения, а вы… Черт с вами, идемте в столовую. Джеки, займись музыкой.
– Есть, капитан!
Пока они переговаривались, я опять устремилась к зеркалу и снова увидела другого человека. Даже с голубыми волосами я была похожа на себя… настоящую, а теперь… Черная метка еще напоминала о себе болью, я смотрела на нее и понимала, что слова Доминика не являются бредом сумасшедшего. Кажется, я действительно стала другим человеком, эти испытания сделали меня другой, эта метка на моей шее как результат того, что прошлая Глория действительно умерла.
Но вот что означала фраза Доминика: «Теперь тебе уже не вернуться к свету»?
* * *
Музыка гремела на весь дом, весь длинный стол в большом зале был заставлен от края до края алкоголем. Все веселились, танцевали, пили, а я лишь наблюдала со стороны, прихватив стакан пива. Неужели они действительно так рады тому, что я теперь вместе с ними? Сомневаюсь. Никто из них по-настоящему не был рад мне, да и я, собственно, не особо была счастлива, что находилась здесь. Они ненавидели меня за то, что взяли меня в свой плен. Глупее не придумаешь. Хотя я могла легко осчастливить их. Большинство из них были уже пьяны, бдительность их давно покинула, поэтому мне не составило бы труда тихо покинуть зал, прокрасться к двери и сбежать. Но я сразу отвергла эту мысль. Да, я могу сбежать, но какой смысл? Я слишком много пережила и многим пожертвую, ради свободы. И я уверена, что мой побег быстро раскроется, они меня очень скоро найдут. Да и куда мне бежать? К кому? У меня не осталось друзей, надежных людей. Ох, какое знакомое чувство меня одолевало! Чувство беспомощности.
– Значит, ты у нас «воскресшая из мертвых»? – спросила Север.
– Ну вроде как да.
– Слушай, а расскажи подробнее, как великий и неуязвимый Алекс Мид попался копам, а? – присоединился Доминик.
– Думаю, вы и так хорошо знаете эту историю.
– В общих чертах, – сказала Миди, после того как опустошила свой стакан.
– Нас подставили. Люди Дезмонда стали избивать ребят, а затем его пешка вызвала копов.
– А перед этим Уайдлер застрелил твою подружку? – вопрос Джеки влетел в меня, словно пуля.
Я перестала слышать музыку, меня обдало жаром, привкус пива стал отвратительным.
– И все же… Вы прекрасно осведомлены о моей истории.
– Глория, если ты думаешь, что Дезмонд Уайдлер сделал зло только тебе, то ты очень сильно ошибаешься, – серьезным тоном сказал Доминик.
– Да? А что же он сделал вам?
– Пока не время об этом говорить.
– Вы все говорите штампованными фразами… Мне это надоело! Я думаю, что время уже пришло. Раз на моей шее теперь красуется ваш чертов знак, значит, я имею право знать все!
– Какое задание тебе дал Лестер?
– Работать на кухне.
– Вот и работай, сестренка. Если что-нибудь произойдет в мире кастрюль и поварешек, то мы обязательно это обсудим вместе с тобой. Это единственная тема, о которой ты имеешь право с нами говорить.
Доминик старше меня, наверное, года на три, но перед его авторитетом мне было трудно устоять. Я молчала, из-за его гневного взгляда мне было трудно решиться сказать хоть одно слово.
Внезапно все их внимание, обращенное на меня, переключилось на здоровенного, лохматого черного пса, который резво забежал в зал.
– Джеки, твой пес похож на Сатану, – ворчала Миди.
– Сестренка, единственный, кто здесь похож на Сатану, – это ты, – смеялся Джеки, ласково взъерошив шкуру пса. – Вашингтон, хочешь пивка?
– Можно я уйду? – тихо спросила я Север. – Спать жутко хочется.
– Иди и в следующий раз не спрашивай разрешения. Твоя комната на третьем этаже, четырнадцатая дверь.
6
Просторная комната под номером четырнадцать с большим окном и облезлыми стенами располагала ржавой кроватью, которая, скорее всего, досталась в наследство от больницы для душевнобольных, и столом с покосившимися ножками. Музыка все еще играла и просачивалась даже сквозь закрытую дверь. Возле входа я обнаружила выключатель, который никак не реагировал на мои манипуляции, оказалось, моя комната обделена лампочкой, только несчастный провод свисал с потолка. Было холодно и пахло сыростью, спиртом и чем-то… старым. Одежду снять я не решилась, иначе той ночью точно умерла бы от холода. Подошла к кровати, села, она ответила мне пронзительным скрипом пружин. Но для меня эта кровать являлась настоящим подарком судьбы. Для моего тела, что довольствовалось около двух месяцев холодным кафельным полом, она казалась самой мягкой, самой удобной на свете. Хорошо, что я выпила пива, оно хоть немного туманило голову, даря надежду на спокойный сон.
Но в итоге всю ночь провела в слезах. Я не знаю, почему начала плакать, слезы словно ждали подходящего момента и хлынули сплошным потоком, вся подушка промокла. А под утро я заснула, и сначала мне приснилось, будто я снова нахожусь в той кафельной камере, а потом резко увидела свой дом в Бревэрде. Я стояла напротив него и смотрела, как он горит. Я слышала, как пламя с яростью пожирает его стены, крышу, чувствовала, как медленно и мучительно погибает «душа» моего дома, как все воспоминания, и хорошие и плохие, превращаются в пепел. А я всего лишь стояла и наблюдала, словно передо мной происходило что-то удивительно прекрасное.
