– Я не знаю никакого Дэвида Сандерсона.
Возможно, она не врала. Я сама недавно думала, что вряд ли он стал бы называть свое настоящее имя.
– А мне кажется, знаешь.
Мы стояли и не шевелились. И я не собиралась первой нарушать тишину.
– Откуда вы узнали? – наконец выдавила она.
– Я видела, как он заходил в твою квартиру. – Напряжение достигло предела, и я глубоко вздохнула. – Неужели ты думала, что я ничего не узнаю? Мы же управляющие этого дома. И мои шансы выяснить, что ты с ним встречаешься, всегда были очень высоки.
Она раскрыла рот, чтобы ответить, но не произнесла ни звука. Я ждала. Мой прием сработал один раз, сработает и во второй.
– Это мое дело, с кем я живу.
Внутри у меня все сжалось. Значит, он все-таки жил с ней. Даже после того, как я увидела его, я все же пыталась убедить себя, что ничего страшного в этом нет. Я еще надеялась, что они только что повстречались, и она передала ему ключи, чтобы он выполнил какое-то ее поручение. Даже сейчас я давала ей шанс оправдаться и заставить меня сомневаться.
– Я очень волнуюсь за тебя, Рейчел.
– С чего это? – презрительно фыркнула она.
– Мне кажется, ты сама не понимаешь, с кем связалась. Твой парень…
– Он не мой парень, – резко оборвала она меня. А потом посмотрела мне прямо в глаза, и мне стало ясно, что мысли о нем придают ей смелости. – Он мой муж. Мы женаты.
Глава 41
Рейчел
Год назад
Я знаю Дэвида много лет: он был одним из старинных друзей моего брата. Но я никак не ожидала, что он появится на похоронах мамы.
Хоронили ее в конце октября серым и непогожим днем. За годы мама дистанцировалась почти от всех друзей, и после ее смерти у меня не хватило духу связаться с ними. Я говорю «дистанцировалась», но на самом деле имею в виду то, что она названивала им посреди ночи и орала, так что потом мне было стыдно звать их.
Закат ее жизни тянулся целый год. Год, когда я не могла работать, не могла делать ничего, кроме как ухаживать за ней. Не могу сказать, что она была неблагодарной. Я возила ее на процедуры и по врачам, и я слышала разговоры мамаш о своих дочерях. «Лучшей дочери я не могла бы и желать, – бубнили они. – Она у меня такая заботливая». Слушая подобные разговоры, я сидела с каменным лицом. Хотя у мамы хватало ума иногда лицемерно меня похвалить. Как-то раз я услышала, как она говорила, что без меня ни за что бы не справилась. Я поразилась и этим словам, и ее мнению, что она вообще справляется.
Так что на ее похоронах людей было совсем немного. Отец не появился: это бы подняло ее из могилы. Присутствовали лишь я да пара соседей, видевших, как к дому подъехала скорая. Она умерла по дороге в больницу, сделав все по-своему: мама твердо решила не ехать ни в больницу, ни в хоспис, а умирать дома. Однажды утром я обнаружила ее без сознания, я вызвала врачей, думая, что она придет в ярость, когда очнется, но этого не случилось. Через десять минут пути в больницу «Эрроу-Парк» она окончательно сдалась.
Я сидела в первом ряду часовни при крематории, со мной пришли кое-кто из соседей. Появилась пожилая двоюродная сестра мамы, она одарила меня сочувственным взглядом и взяла за руку. Я в ответ лишь вежливо кивнула – когда в ее помощи была нужда, рядом ее никогда не было.
Короткая служба только-только началась, когда я услышала, как открылась дверь в часовню. Больше я никого не ждала, но тогда и сама не знала, чего ожидать. Единственные похороны, на которых я была до этого, тоже проходили тихо. Я разрывалась между обязанностью глядеть на священника и желанием посмотреть, кто же пришел. Второе победило.
В дверях стоял Дэвид. Я сразу же его узнала, хотя и не видела больше десяти лет. Он оказался выше, чем я его помнила, и шире в плечах, волосы у него были по-прежнему черные и волнистые. Он повернулся, чтобы закрыть дверь, затем шагнул по проходу в мою сторону. На какое-то мгновение у меня закружилась голова, как будто бы рядом с ним стоял мой брат, как в старые времена.
Когда Дэвид заметил, что я на него смотрю, он подмигнул – это казалось чрезвычайно неуместным, но несло в себе такое желанное разнообразие среди монотонной нерадостной рутины, что я подмигнула в ответ. Обернувшись, я увидела, возмущенного распорядителя похорон, видимо, он заметил наши переглядки. Да и ладно. По-моему, впервые за целый год мне захотелось рассмеяться.
После службы он ждал меня на улице.
– Бедная Коко, – сказал он, и внезапно все будто бы стало как раньше.
Как-то раз, когда я была еще маленькой, Дэвид зашел к нам в гости. По-моему, мне было года четыре, а ребятам – лет одиннадцать-двенадцать. Я игралась с маминой косметикой и вся перемазалась. Увидев меня, они хохотали до упаду и прозвали меня «Клоун-Коко». Это прозвище прочно ко мне прилипло, хотя уже много лет никто меня так не называл. Но как только Дэвид произнес его, я как будто бы снова оказалась в родительском доме.
– Тебе пришлось нелегко, верно?
Впервые со дня смерти мамы у меня на глаза навернулись слезы. Я со всем разбиралась сама – утрясала формальности, организовывала похороны, оплачивала счета – и знала, что если расплачусь, то никогда не остановлюсь. Теперь от одного доброго слова, сказанного тем, кто знал меня прежнюю, на меня нахлынули чувства.
– Все уже позади, – ответила я. – Она наконец-то обрела покой.
Соседи стали прощаться, двоюродная сестра мамы пообещала позвонить, хотя это не вызвало у меня никакого энтузиазма, – меня целовали в щеку, говорили, какая я хорошая дочь, желали всего наилучшего и шли по домам.
Я смотрела им вслед, думая, что мне придется возвращаться в опустевший дом и что я просто не знаю, что делать дальше. Тут заговорил Дэвид:
– Ты ведь знаешь, Коко, что тебе нужно, а?
– Проспать целый год?
– Тебе надо напиться.
Я рассмеялась.
– Что-что?
– Надо устроить прощание с мамой.
– Прощаются обычно до похорон.
Он пожал плечами.
– И ты так и сделала?
Я покачала головой.
– Ну вот. Лучше поздно, чем никогда. – Тут он мне улыбнулся, и отказаться я не смогла. – Поехали, – сказал он. – Я угощаю.
И вот во вторник утром, одетые в строгие черные костюмы, мы отправились на поезде в Ливерпуль, чтобы устроить прощание. Мы переходили из бара в бар, каждый стакан был за упокой души мамы, с каждым нужно было сказать что-то хорошее о ней. Мне это давалось с трудом, но он держался прекрасно. Потом он отошел к стойке, чтобы заказать еще коктейль, а когда вернулся, я спросила, как они называются.
– «Под одеялом», – ответил Дэвид, потом перегнулся через столик и поцеловал меня.
Не прошло и месяца, как мы поженились.
