Бизнесмен и бандит молча вернулись в кабинет.
– Ну и что? – сказала Инесса, ожидавшая их за столом. – Получили по носу? А ведь говорила я вам, чем это кончится. Говорила?
– Ну не понимает человек, когда с ним хотят по-хорошему разобраться, – проворчал Михаил.
– Круто-о-ой, – вздохнула Инесса. – Эх вы, мужики!
– Крутые только горы, мать их, бывают, – усмехнулся Виталий. – Да и то, едрёна-матрёна, альпинисты уже всюду, блин, зашмандячились…
На живца
Наташа неумело прижимала локтем тяжёлую почтальонскую сумку, и колени у неё были ватные. Со скрипом отворилась тяжёлая дверь, и после залитого солнцем двора внутренность очередного подъезда показалась ей тёмной разбойничьей пещерой…
Подъездов она инстинктивно боялась всю свою жизнь. Сначала – без особых на то оснований. Веские причины бояться появились после пятого класса, когда на неё в собственном парадном напал взрослый мужчина. Намерения у подонка были вполне однозначные, но безропотной жертвы из Наташи не получилось. Маленькая девочка не сразу сообразила, что происходит, но когда сообразила – принялась яростно отбиваться. Она смутно помнила, что кричала при этом не «мама» и не «дядя, пустите», а разные другие слова, нечаянно услышанные возле винных ларьков. Финал ужасной сцены был анекдотичен. Насильник, деморализованный неожиданным отпором… позорно бежал. Наташа же поднялась к себе и только там, в квартирной безопасности, расплакалась от пережитого испуга.
С тех пор, возвращаясь домой, она обычно звонила из ближайшего автомата, и мама либо Коля спускались за ней на лифте. Когда же всё-таки приходилось «форсировать» свой либо чужой подъезд в одиночку, она всякий раз чувствовала себя как солдат, вступающий на минное поле.
И вот теперь она сама шла навстречу своему страху. Более того: намеренно привлекала его к себе. «Я, конечно, постараюсь успеть, – зевая и лениво разглядывая ногти, сказала ей Катя. – Но, сама понимаешь, стопроцентную безопасность гарантировать не могу. Так что смотри…» Куда, собственно, Наташа должна была смотреть и чего от неё ждали в боевой ситуации, осталось неясным. Может, Катя имела в виду, что ей следовало бы учиться приёмам упорнее и успешнее, чем у неё до сих пор получалось?.. Увы, в этом плане Наташа уяснила одно: чтобы лихо, как Синтия Ротрок в кино, расшвыривать здоровенных бандитов, требовалось либо невероятное везение… либо практика в две трети жизни длиной. Сама она с каждым занятием пока что не только не приобретала уверенности, но, наоборот, утрачивала ее. А если «он» сделает ещё так и вот так?.. А если «он» знает всё то же, что и она, только ещё лучше?.. «Вот именно, – сказала ей Катя, пока добирались сюда. – Ну то есть я, конечно, очень постараюсь успеть…»
Некоторое время назад в здешнем микрорайоне компания подростков отняла сумку у пожилой почтальонши, разносившей пенсии по квартирам. По счастью, денег пропало не ахти сколько: чем связываться с крупными суммами, умудрённые женщины предпочитали стаптывать ноги, то и дело возвращаясь назад в отделение. Однако факт нападения имел место, и заведующая отделением сообщила об этом факте в «Эгиду».
Катя сама переговорила с пожилой женщиной, прикрывавшей тёмными очками полновесный синяк. Из рассказа потерпевшей выходило, что грабители были не слишком умелые. Далеко не профессионалы – обычная дворовая компания, сделавшая первые шаги по пути «мужества и романтики». Решено было побеседовать с мальчиками на их языке.
Наташа ничего не знала ни о нападении, ни о нападавших. Катя просто подошла к ней и спокойно, словно речь шла о самом обычном деле, предложила принять участие в операции. «Да я же ничего не умею», – испугалась Наташа. «А ничего уметь и не надо, – равнодушно ответила Катя. – Просто берёшь сумку и ходишь, ходишь себе…»
Вот она и ходила. Уже третий час подряд, и напоминало это выпускные экзамены в школе, где её, «шедшую на медаль», каждый раз по полдня мурыжили в коридоре, вызывая самой последней. Только нынешний экзамен был гораздо серьёзней. В школе могли, самое страшное, поставить четвёрку. А здесь? Пожалуй что и голову проломить…
Она взвешивала про себя эту возможность, и первым, что представлялось, было мамино лицо, когда ей расскажут.
Несколько раз Наташа возвращалась в отделение и сразу мчалась в санузел, потом блаженно (и а этот раз пронесло!..) пила с почтальоншами чай. Опять надевала старенькую джинсовую курточку, поднимала сумку и, борясь с дурнотой от нового приступа страха, отправлялась в поход по чужим парадным. Входила, поднималась на верхний этаж, потом медленно, задерживаясь на каждой площадке, спускалась обратно… Обычная молоденькая почтальонша, пугливо озирающаяся перед каждым подъездом…
Ничего не происходило.
Сперва она изо всех сил высматривала Катю, но той не было видно, и в голову лезли всякие ужасы из области милицейского раздолбайства («как позже выяснилось, группа захвата ушла в пельменную закусить…»). Потом Наташа устала бояться и почти захотела, чтобы на неё побыстрее напали. Тут же, словно в ответ на её мысли, из неосвещённого угла за лифтовой шахтой послышался шорох. Наташа успела заметить выдвинувшуюся оттуда громоздкую тень, и сразу же что-то, возникшее сзади, заслонило квадратики остеклённой двери… Три секунды спустя, когда въехавший во двор грузовик передвинулся дальше, а в полосу света вышла из угла тощая кошка, Наташа стояла у противоположной стены, влипнув в неё лопатками и мёртвой хваткой держа сумку перед собой, и живот сводила холодная судорога, а по спине обильным горохом катился пот.
– Мяу, – сказала кошка и вопросительно посмотрела снизу вверх. В углу опять зашуршало, и теперь Наташа различила попискивание котят.
Она хотела извиниться перед кошкой, что не захватила колбаски, но язык не повиновался. Наташа сипло хихикнула и поняла, что недалека от истерики.
Да, к кинематографическим подвигам Синтии Ротрок она явно была пока ещё не готова…
При всей своей молодости она успела застать времена, когда женщина с двоими детьми (её мама) могла снять на целое лето комнатку в дачном домике и при этом не пойти по миру. Коля был тогда подростком, а она – и того меньше. Коля водил её на озеро и крепко держал за руку, чтобы не свалилась с мостков, и они смотрели, как, местные мальчишки ловили рыбу на живца.
Ловили рыбу – громко сказано. Так называемая рыба в том озерке была представлена в основном крохотными, с мизинец, плотвичками. «Крупные» экземпляры длиной с указательный палец считались завидным уловом. Так вот, из этих мальков выбирался уже самый плюгавый, и ему протыкали спинку крючком. Несчастная рыбёшка вычерчивала в воде круги, силясь избавиться от орудия пытки. Предполагалось, что её конвульсии могут привлечь внимание окуня, обитавшего, согласно преданиям, в глубокой яме на дне. Эту яму оставила бомба, упавшая в озеро во время войны, и бдительные бабушки не разрешали купавшимся внукам плавать в ту сторону, ибо там, опять же по преданиям, били ключи.
Коля с Наташей тоже сделали себе удочки и ловили плотвичек на булку, сдобренную подсолнечным маслом, Коля иногда насаживал дождевых червяков, но живцом не пользовался никогда.
