Обычно Петрухин водил «Ауди» сам. Нравилось ему это ощущение господства над могучим и безропотным зверем, загнанным под капот. Однако сегодня день был определённо особенный. Если всё пойдёт как задумано (а вероятность накладок, прямо скажем, была минимальная), «Балт-прогрессу» светило здорово приподняться. Красиво и динамично. На уровень, где делили уже настоящие пироги. Вроде наконец-то реанимированного проекта окружного шоссе…
На этом новом уровне и хлопоты предстояли соответствующие, но предаваться заботам двадцать четыре часа в сутки – плохой стиль. Современный глава процветающей фирмы не должен выглядеть «совковым» забеганным руководителем. Опять же лососина с грибами, суточные щи и хорошая стопка «царских» блинов требовали определённых напитков…
Паша, ко всем прочим его достоинствам, был ещё и классный водитель. Петрухин уже доверял ему свою красавицу и остался очень доволен. Он размягчённо подумал, что надо бы сделать хорошему парню какой-нибудь подарок на память…
«Диамант» он покидал в самом радужном настроении, весело перешучиваясь с партнёрами и не подозревая, что у самого выхода его ждёт неприятность.
– Сергей Михайлович, – выдохнул бдительный Паша. – Колесо-то…
Движение по набережной в этом месте было одностороннее, паркуйся хоть справа, хоть слева. Петрухинская «Ауди», в капельках от моросившего дождичка, виднелась по ту сторону проезжей части, ближе к парапету. Любимица удачливого бизнесмена стояла странно скособочившись и, казалось, жалобно поглядывала на хозяина длинными раскосыми фарами. Левое переднее колесо у неё по какой-то причине совершенно спустило, так что металлический обод уродливо промял резину, опираясь сквозь неё на твёрдый асфальт.
Партнёров было трое, и все отреагировали по-разному. Одинаковым был лишь оптимизм.
– Пускай это у тебя, Михалыч, будет самое страшное огорчение, – хлопнув Петрухина по плечу, засмеялся один.
– Я когда-то Фрейда на эту тему читал, – сказал второй. – Он там ещё рассуждает, почему, как случится крупная пруха, тянет что-то сломать. Вроде у него самого родственник от болезни поправился, так он хвать дорогую статуэтку – и об пол! Что-то там такое про задабривание судьбы. Как бы сам себе устраиваешь мелкую пакость, чтобы крупную отвести…
«Ага, – зло подумал Петрухин. – Небось колесо-то не твоё!»
Третий партнёр был единственным, кто не пил, ибо сам сидел за рулём. Он отпер белую «Вольво» и предложил:
– Тебя подвезти?
– Спасибо, – отказался Сергей. – Сейчас Паша колесо поменяет. Проветрюсь пока, покурю…
– Где ж и покурить, как не на свежем воздухе, – сказал владелец «Вольво». Все снова засмеялись, расходясь по машинам. Соскучившиеся водители уже прогревали моторы.
Без вины виноватый Паша отключил сигнализацию и вытащил из багажника домкрат и запаску. Ему не хотелось пачкать хороший костюм, но снимать пиджак, под которым была белая рубашка и кобура со «стечкиным», не хотелось вдвойне. Автомобиль стоял правыми колёсами на гранитных плитах тротуара, то есть и так с хорошим креном налево. Чтобы в таких обстоятельствах подсунуть домкрат, невезучему Паше пришлось сперва согнуться в три погибели, потом вовсе опуститься на корточки и низко нагнуться, запуская руку под днище. Петрухин обошёл «Ауди», закурил и облокотился на парапет, глядя в воду и временами поплёвывая. Дождик продолжал моросить, и он лениво подумал, не спрятаться ли в машину. Потом решил, что не стоит. Прохладная сырость по-своему была даже приятна.
Со стороны Юсуповского дворца приближалась изрядная – человек тридцать пять – группа отечественных туристов. Они говорили с характерным краснодарским прононсом и кучковались вокруг владельцев зонтов, стараясь укрыться от дождика, которого коренные питерцы не замечали вообще. «А говорят, денег ездить нет у народа», – подумал Петрухин.
– Сергей Михайлович!.. Готово, – окликнул Паша две или три минуты спустя. Принципал не отозвался, и телохранитель высунулся из-за машины: – Сергей Ми…
Петрухин сидел у мокрого парапета, привалившись головой и плечом к гранитному столбику. Его глаза были открыты и смотрели прямо перед собой, но то, что они видели, уже не принадлежало этому миру, а гримаса изумления и боли постепенно разглаживалась на лице, сменяясь маской полного безразличия к земным делам. Ахнувший Паша чудом не погиб от влетевшей в рот зубочистки и бросился к Петрухину, окликая его по имени и отчаянно надеясь, что самого страшного всё-таки не случилось и принципалу ещё не поздно помочь. Надеялся он зря. Палец, поспешно прижатый к сонной артерии, уловил слабые трепыхания очень частого пульса. Пока охранник пытался что-то собразить, трепыхания стали угасать и скоро прекратились совсем. Тогда Паша рассмотрел на светлом плаще бизнесмена, справа на боку, маленькое тёмное пятнышко. Позже из мёртвого тела вынут длинный трёхгранный стилет без рукояти, из тех, что, по циничному выражению старшего парамедика, «одним пальцем в человека можно задвинуть». Вот, стало быть, и задвинули. Некто затерялся в стайке туристов и вместе с ними прошёл за спиной у Петрухина, очень профессионально прекратив его дни на земле. Директор-распорядитель сразу потерял сознание и в минуты истёк кровью из внутренних сосудов, хирургически точно рассечённых стилетом. Туристов отыщут, но уверенно припомнить постороннего человека ни один из них не сумеет. То ли был он, то ли его вовсе и не было…
У Паши хватило самообладания извлечь из кармана убитого сотовый телефон и вызвать на место происшествия милицию и «скорую помощь». Когда прибыли те и другие, дождик уже не моросил, а лил как следует. Паша стоял над телом Петрухина, прикрывая его растянутым в руках пиджаком, и, кажется, плакал. Если бы ещё раз, он всё сделал бы правильно. Сообразил бы, что проколотое колесо в равной степени может быть выходкой малолетнего хулигана и предварительным шагом киллера, расставляющего декорации для убийства. Надо было немедленно тащить Петрухина назад в ресторан, да не просто в зал, а прямиком в директорский кабинет. И уж там думать, как вывозить его в офис или домой. И если бы тот не послушался и всё-таки вынудил Пашу менять колесо – хоть умри, а удержать его при себе и ни в коем разе не отпускать за машину. И самое первое и главное: ни за какие деньги не надо было соглашаться охранять его в одиночку…
Паша знал, что другого раза не будет. Потеря принципала – это конец. Профессиональная смерть.
Лёня, дергунковский сожитель, объявился под вечер, когда мужское население квартиры засело по комнатам ужинать либо обедать, а на кухне происходило полноценное дознание – чьи именно пельмени насмерть прикипели к плите. Таня принимала в дознании самое живое участие. На сей раз пельмени были её, но сознаваться она не собиралась ни под каким видом: чьи пригорели тогда, небось ведь не вымыли, и она не станет. Ещё не хватало!
Крик – оружие проверенное. Оля Борисова, тётя Фира и Патя Сагитова вскоре удрали к себе, причём каждая наверняка решила попозже вечером вернуться на кухню с тряпкой и от греха подальше вымыть чёртову плиту, чтобы только больше не было шума. Пока же возле неё оставалась непримиримая оппозиция – Таня Дергункова и Витя Новомосковских, и обе самозабвенно орали. Не друг на дружку, а «в целом», уже как бы согласившись, что виновного следует искать среди дезертиров с поля сражения. Вот тут-то Лёня и позвонил в дверь.
