– Родион Борисыч, это же тот автобус, на котором раненых вчера в Моздок!.. – выдохнул Женя.
– Тот самый… – кивнул Родион и криво усмехнулся. Не хотел бы Женя, чтобы эта усмешка когда-нибудь была адресована ему… – Джигиты, мать их!!! – внезапно прорвало невозмутимого Зуя. – Там только тяжёлые были!..
Лёвка уже спустился вниз и открыл дверцу «пазчка».
– Никого… О, чёрт! – послышался его голос.
Родион и Женя присоединились к нему.
Внутренности машины были раскурочены, но не это заставило Женю на миг замереть на месте. Не следы пуль, пробивших металл: мало ли он их до сих пор видел… По всему кузову подсыхали бурые пятна. Кровь. Кровь раненых, которых увозили в Моздок.
Холодея, Женя покосился на командира… Тот стоял и смотрел на развороченную внутренность санитарного автобуса, и его лицо превратилось в застывшую маску, на которой холодными углями мерцали тёмные глаза.
– Обыскать всё, – велел он отрывисто. И первым бросился сквозь колючий ежевичный кустарник, буйно разросшийся в ложбине между скалами. Ибо страшный запах, сочившийся оттуда, никаких сомнений не оставлял.
Вряд ли Женя когда-нибудь сможет забыть то, что они увидели по ту сторону скал. Там была большая, успевшая осыпаться воронка, и в этой воронке совсем недавно метался огонь. Туда вылили горючее из бака автобуса и подожгли. А потом по одному стали сбрасывать пленников, благо они почти все были совершенно беспомощны. Женя ощутил, как шевелятся волосы, но заставил себя смотреть и увидел, что у некоторых были проволокой связаны руки. Они всё-таки нашли в себе силы и мужество для последнего боя…
– Здесь не все, – хрипло сказал Лёвка. Лицо у него было серое. – Их больше везли!
– Так… – Родион на миг застыл, а потом как всегда отрывисто проговорил: – По дороге налево. Просёлок в аул Алмасты. Гнездо мусалиевское, говорил же я им, мать их!.. Давно могли бы накрыть… Остальные там… если живы…
– Что думаешь делать, Родион? – спросил Лёвка. Ему тоже хотелось надеяться.
Зуев снова скривился в своей жутковатой усмешке.
– До поворота едем, а дальше на своих, – коротко скомандовал он.
Аул Алмасты казался вымершим. Пропали куда-то шумные ребятишки, вечно носящиеся ватагами по кривым улочкам. Исчезли женщины с кувшинами для воды, исчезли старики, греющие кости на солнышке… Ни души!
Родион сделал знак молчать и прислушался.
– Так, – сказал он наконец. – Все в одном доме. Человек десять.
«И наши…» – подумал Женя Крылов.
– А народ куда..? – спросил Володька Юровский. – Небось в горы ушли?
– Угу, – буркнул Зуев. – За мной!
…В своем ауле мусалиевцы привыкли к полной безопасности и потому нападения не ожидали. Теперь уже и Женя расслышал характерную гортанную речь. Потом запахло жареным мясом: видать, джигиты подкреплялись. Отмечали удачную операцию. По захвату автобуса с ранеными… Наверное, виной тому было увиденное возле дороги: Жене упорно мерещилось, будто мусилиевцы жрали жареную человечину. Он знал, что это не так, но ничего с собой поделать не мог.
Родион, как всегда, оказался прав. Боевики заняли самый большой из домов – двухэтажный каменный, выходивший на площадь напротив развалин мечети.
– Обходим… – скомандовал «дядя Зуй».
От шумной ярости редко бывает толк. Спецназовцы беззвучно просочились пыльными улочками и вышли к задней стене Мечети. Древние камни, покрытые причудливой резьбой, давно Раскрошились и поросли жёлто-зелёным мхом. Некогда стена была глухой, но в одном месте камни давно обвалились, образовав широкий проход. Им-то зуевцы и воспользовались.
Внутри было прохладно и тихо. Высились резные каменные колонны, поддерживавшие уже наполовину несуществующую крышу. И было непонятно, как всего в нескольких шагах от этого тихого и святого места могут пытать раненых… пусть даже врагов…
Теперь дом где сидели мусалиевцы, был как на ладони. И те, что веселились за его стенами, явно не ждали, что возмездие грянет так скоро.
– По моему знаку… – больше жестами, чем словами приказал Родион. – Володька и Лёвка справа. Женя и Виталик слева… Пока ждем…
Сперва они разыскали пленных. Их было четверо, все прикованные к стене какими-то немыслимыми цепями. Их выделили среди других за то, что сумели дать самый достойный отпор. Оказали, так сказать, уважение. Что их ждало назавтра – кинжал, неспешно разрезающий горло под равномерное «хор, хор»? Или – в порядке невероятного милосердия – автоматная пуля?.. Один, во всяком случае, уже не дышал, ещё двое на глазах уходили следом за ним, и только один отозвался на прикосновения тормошивших рук, медленно приподнял ресницы. Он даже узнал своих и сказал им, что звать его Анатолием Громовым. И что он из Питера.
…А после этого они вошли в дом, и у всех были при себе боевые ножи, которыми они никогда не резали хлеб. Выстрелов не последовало, только отдавались в старинных стенах страшные, быстро смолкавшие крики. Женя помнил: когда он снова вышел во двор, руки у него сплошь были в крови. И на ботинках тоже была кровь…
…Юровский вёл «Газик», пустив в ход без остатка своё легендарное мастерство, но Женя всё равно с жуткой остротой ощущал каждый ухаб и физически чувствовал, как эти толчки отдаются в ещё живых изуродованных телах, которые они всю дорогу держали на руках, на весу. Володька выжимал из себя и из машины что только, можно. Но к своим довезли одного лишь Толика Громова…
Войдя рано утром в гараж, Женя Крылов сразу почувствовал витавшую в воздухе смерть. То есть внешне всё было чинно, благопристойно и вообще обычней обычного. И машины стояли на тех же местах, где он запомнил их накануне. Ни тебе каких заляпанных грязью колёс и иных следов таинственных ночных поездок. И запахи вокруг были самые что ни есть гаражные. Пахло бензином, металлом, маслом, резиной. Ну там ещё кожей и дорогими заменителями с сидений породистых иномарок… Уж всяко не мертвечиной и разложением. И тем не менее – смерть витала. Её неосязаемое дуновение тотчас шевельнуло волосы на затылке, заставив до предела обострить восприятие. Что-то было не так. Что-то случилось здесь вчера поздно ночью, пока он валялся на диване в своей коммунальной клетушке…
Женя замурлыкал себе под нос безмятежную песенку и пошёл в дальний угол, где стоял порученный ему для ремонта раздолбанный грузовичок. Он уже видел, что первое впечатление обмануло его. Машины определённо двигали с вечера. Стоять-то они стояли на прежних местах, да немного не так. И пол был какой-то уж очень подозрительно чистый, не как обычно. Ни дать ни взять помыли его, размазывая масляные пятна, а потом опять «припудрили» мусором… Зачем?
Женин грузовичок, почти уткнувшийся в угол, был, кажется, единственным, который не трогали с места. По той простой причине, что ездить он был ещё не в состоянии и вообще стоял без обоих задних колёс. Женя гулко похлопал его по облупленной дверце и сказал вслух:
