– В коробке менять надо, – уже оттуда сообщил он Валерию Александровичу. – Если по-быстрому нарисуешь доверенность, я бы его в мастерскую на неделе стаскал…
Нина Степановна Жукова побаивалась незнакомых гостей. Тому виной была и неизбежная мнительность после гибели подруги, и вечные комплексы по поводу недостаточно ухоженной и опрятной квартиры. Валерий Александрович хорошо знал жену и предпочёл вовсе не говорить ей о предстоящем визите. Головомойка по отбытии гостя всяко была ему обеспечена, так чего ради подписываться ещё и на предварительный втык?..
В присутствии Снегирёва Нина, конечно, ничем своего неудовольствия не показала. Любезно поздоровалась, поблагодарила за труды, выдала «автослесарю» домашние шлёпанцы и скрылась на кухне – доводить до кондиции семейный обед. Жуков успел заметить тарелки на столе и понял, что вечером получит по полной программе. Ввиду тёплой погоды на обед предполагалась окрошка. То есть свалившийся на голову гость означал срочную варку дополнительного яйца, судорожное нарезание колбасы и скоростную чистку картошки. Или перераспределение уже приготовленных порций. В общем, нервотрепку.
Делать нечего – Валерий Александрович повёл Снегирёва в комнату, сознавая, что тем самым только усугубит катастрофу. Жуковская квартира состояла из двух смежных комнат и очень большой кухни; там-то, на кухне, происходила вся общественная жизнь, еда, телевизор и нечастые приёмы гостей. Случайные посетители вроде автослесаря дяди Лёши в комнаты обычно не допускались. По мнению Нины, там перманентно царил чудовищный кавардак, могущий создать у посторонних людей превратное впечатление.
Стаська, счастливая в своей безответственности, умчалась на кухню помогать тёте Нине и упоённо рассказывать ей, как легко и мягко работает теперь в машине сцепление. Снегирёву хотелось идти с ней, смотреть на неё и слушать, что она говорит. Он повесил обратно на крючок дежурное полотенце и пошёл следом за хозяином дома.
Дверь во вторую – Стаськину – комнату стояла раскрытая нараспашку. Алексей покосился туда… и на несколько секунд прирос к полу, начисто перестав слушать, что говорил ему Жуков.
Комната, в которой обитала его дочь. Его и Кирина дочь…
Забирая девочку к себе в семью, Жуковы полностью освободили для неё эту дальнюю комнату. И перетащили сюда из крохотной Кириной квартирки всю мебель расставив её по возможности в том же порядке. То есть вещи, знавшие Киру, вместе со Стаськой перебрались на новое место и принесли из прежнего дома всё доброе и хорошее, что там обитало когда-то. А новые стены и солнце, иначе заглядывавшее в окно, не пустили сюда призрак безнадёжной утраты, поселившийся на старой квартире. Кира БЫЛА ЗДЕСЬ. Живая. Не мёртвая, как за той перекрашенной дверью…
Снегирёв стоял и смотрел, и если у Валерия Александровича ещё были какие-то сомнения по поводу его личности и намерений, они полностью и безоговорочно испарились именно в этот момент.
…Алексей помнил Кирину квартиру до фотографических мелочей. То, что он видел перед собой здесь, напоминало сон, в котором насквозь знакомые предметы и лица предстают искажёнными, непохожими на себя, но удивления это почему-то не вызывает. Когда к нему вернулась способность здраво соображать и с нею – хотя бы отчасти – обычная наблюдательность, он увидел на стенке, справа от двери, два карандашных портрета. С одного, дальнего, улыбалась молодая и потрясающе красивая Кира. На втором… Господи спаси и помилуй, на втором был он сам. Тоже молодой, улыбающийся и очень красивый. То есть абсолютно непохожий на себя нынешнего. И неприкрыто влюблённый. Кира смотрела потупившись, скромничая, немного смущённо, вроде и поворачиваясь в его сторону и в то же время стесняясь. Простецкий парень Костя Иванов смотрел прямо на Киру, откровенно сияя счастьем, мужеством и задором, и всё это принадлежало только ей, ей одной. А рука художника – это чувствовалось – была совсем юной и не слишком умелой, но вдохновение и любовь, водившие ею, никакому сомнению не подлежали.
Между портретами висел на стене лист бумаги с надписью в столбик. Это явно было стихотворение, но у Снегирёва плыло перед глазами, и разобрать написанное не удалось. Он только слышал, как знакомо тикал «Густав Беккер».
– Это кто рисовал? – шёпотом спросил он Стаську, появившуюся из кухни.
– Я, – ответила она, сделавшись от смущения точной копией Кириного портрета. – Это мои мама и папа. Я по фотографии…
– Обедать!.. Идите обедать! – донёсся голос Нины Степановны. –
Остаток субботы прошёл в предгрозовой тишине. Валерий Александрович видел, как распирала Нину исчерпывающая оценка его преступления. «Я всё понимаю, – ледяным тоном скажет она, когда Стаську уже загонят под одеяло и можно будет ругать его, не опасаясь педагогических эффектов. – Тебе давно нужен был такой мастер. НО ЧЕГО РАДИ ТЫ ПРИТАЩИЛ ЕГО В ДОМ?..»
Стаська, естественно, давно выучилась трактовать красноречивое тёти-Нинино молчание. Она очень не любила, когда опекуны ссорились, и к тому же в данной ситуации была полностью на дяди-Валиной стороне, а посему делала для него что могла.
– Тёть Нин, а правда, всё же хорошую лампочку над мойкой дядя Валя приделал?..
– Тёть Нин, а помните, там в углу всё время линолеум отставал, так дядя Валя его…
– Тёть Нин, а как та труба под раковиной, которую дядя Валя чинил? Не протекает пока?..
Под конец дня Нина Степановна уже не знала, плакать или смеяться. Жуков вообразил даже, будто прощён, но стоило супругам остаться наедине, и наивные иллюзии тотчас улетучились.
– Я, конечно, всё понимаю, – ледяным тоном сказала Нина. Она сидела на своей половине двуспального лежбища и заплетала на ночь ещё не тронутые серебром волосы. – Тебе давно нужно было показать «Москвич» хорошему мастеру. Но чего ради ты притащил его в дом?.. Неужели до сих пор не понятно?.. Сделал, расплатился – и до свидания. Удивительно, как ты ночевать его не оставил. Будут когда-нибудь с моим мнением в этом доме считаться?..
Жуков неслышно вздохнул и приготовился терпеливо выслушивать обычный набор поношений, касавшийся незваных гостей и его, мужа, полного пренебрежения душевным спокойствием супруги. Оказалось, однако, что дело было не только и даже не столько в несанкционированном визите. Нине Степановне активно не понравился Снегирёв.
– Всё-таки чуяло моё сердце, не надо было мне к вам в гараж Стаську пускать!.. – шёпотом, чтобы не услышала за дверью воспитанница, напустилась Нина мужа. – И вообще ей там нечего делать, но этот твой!.. Господи Иисусе Христе!.. Ты видел хоть, как он на девчонку смотрел? Прямо пялился! Это что же это за такие дела?.. Я уж молчу, что и по квартире – рысь-рысь, во все углы заглянул…
– Нет, – удивился Валерий Александрович, – ничего такого я не заметил…
– Ну, конечно. Ты у нас никогда ничего такого не замечаешь. Тебя кто вообще с ним познакомил? Приличные люди? Мало тебе во всех газетах пишут, сколько проходимцев вокруг? Расскажет кому следует, они и придут…
– С большими мешками, – фыркнул Жуков. – Что у нас красть-то? Дверь с петель унести?..
