Новый жилец
В ту первую ночь, устроив Алексея Снегирёва на диване в уютной Софочкиной кухне, тётя Фира до самого утра почти не спала. То есть временами она ненадолго погружалась куда-то и видела, что характерно, своё военное прошлое, но большей частью лежала с открытыми глазами и прислушивалась. В кухне царила тишина, но тишина была некоторым образом живая, совсем не та, что в действительно пустом помещении.
Когда совсем рассвело и на деревьях под окном подняли гам воробьи, тёте Фире стало окончательно не до сна, а часов в шесть, ничего не попишешь, пришлось вставать и отправляться с визитом в Софочкины удобства. Это лишний раз напомнило старой женщине о скором возвращении в коммуналку, и напоминание было не из приятных. То, что в этой квартире было приятным утренним ритуалом, на Кирочной больше отдавало вылазкой во вражеский лагерь. Обитатели коммуналки просыпались в разное время, часто непредсказуемое, и сразу начинали бурно торопиться на работу: пенсионеры, бездельничающие круглые сутки, могли подождать. Тёте Фире случалось и вздрагивать от буханья в сортирную дверь могучего кулака, и выслушивать всяческие поношения, если ей доводилось не вовремя сунуться в коридор со своим несчастным горшочком, обрисовывающимся под накинутой тряпкой. Валя-Витя – молодая пара из комнаты напротив – считали такое поведение верхом неприличия, хотя горшок их трёхлетнего сына порой по полдня стоял в том же коридоре, причём со всем содержимым. Сын, он ведь маленький, у него «не считается». А вот некоторые старухи…
И уж вовсе не стоило говорить, что Софочкины удобства просто сияли чистотой и комфортом, а оборудованы были на сумму, далеко превосходившую всю тёти-Фирину личную собственность. Да! Совсем не стоило про это даже упоминать. Ибо перед глазами сразу вставал шаткий и вечно несвежий унитаз с его оплакивающим кого-то бачком, да всё это на фоне грязно-синих стен, с тусклой крохотной лампочкой под пятиметровым потолком… Очередь по уборке давно умерла естественной смертью: чистоту наводили только тётя Фира, Оленька Борисова да Патя Сагитова. Остальные ни под каким видом не желали себя утруждать. Они рассматривали своё житьё в коммуналке как меру сугубо вынужденную и временную, необходимый шаг перед вселением в многокомнатные апартаменты. О квартире предоставлялось заботиться тем, у кого здешняя прописка обещала стать вечной…
Причесавшись, тётя Фира тихонько заглянула на кухню – как там вчерашний доходяга, живой ли?.. Снегирёв лежал поверх спальника и гладил кота, усевшегося ему на живот. Заслышав хозяйкины шаги, котик повернулся в её сторону и поздоровался, издав ленивое «кр-р-ру!», после чего снова запрокинул головку и сощурил жёлтые с зелёными ободками глаза, подставляя чешущим пальцам горло и подбородок. Тётя Фира посмотрела на эту идиллию и сразу вспомнила про треску Bordelaise, которую можно будет скушать на завтрак, но тут Снегирёв негромко спросил, обращаясь к коту:
– Тебя как звать-то, приятель?
– Васькой, – сказала тётя Фира.
– Понятненько… – по-прежнему не глядя на неё, проворчал Алексей. – «Абрам, назовём котика Изей?» – «Что ты, Сарочка, это же человеческое имя, пускай будет Васька…»
От такого махрового антисемитизма тётя Фира вначале потеряла дар речи.
– Доброе утро, тётя Фира, – совершенно неожиданно сказал он на неплохом идиш, и она обнаружила, что её гость, оказывается, умеет и улыбаться. – Я вас не слишком стеснил?..
Наверное, они выглядели несколько странной парой: два седых человека, старый и молодой, он – навьюченный своим рюкзаком и её сумкой, она – с лохматым серо-полосатым котиком на руках. Идти от «Чернышевской» было недалеко, только приходилось давать крюк, проникая под арку и дальше двором довольно длинного дома. Подъезд вообще-то исторически был сквозной, но дверь, выходившую на улицу, ещё при царе Горохе закупорили для удобства дворников и уборщиц. Прожив здесь десятки лет, тётя Фира парадным входом пользовалась считанные разы, когда под домом лопались некие трубы и дверь временно открывали для удобства рабочих. Согласно последним слухам, подъезд собирались вскорости разгородить и в той части, что выходила на Кирочную, поселить продовольственный магазинчик. Коммерсанты уже обходили жильцов, собирая подписи «за» и суля лестничным аборигенам торговые льготы.
Тётя Фира и Снегирёв шли по двору, когда её окликнула Наталья Фоминична из соседнего дома, и она остановилась перекинуться словечком, отправив Алексея вперёд. От дождя, прошедшего накануне, осталась единственная на весь двор лужа – как он позже выяснил, вообще практически не высыхавшая в выбоине асфальта. Но это потом, а пока Алексей как раз проходил между лужей и бетонными надолбами помойки, когда сзади послышался надсадный рёв мчащегося автомобиля. Алексей обернулся… Ширина проезда позволяла маневрировать большегрузному «КамАЗу» с прицепом, но грязно-зелёные «Жигули» прошли левыми колёсами точно по луже, подняв в воздух половину воды. Пулемётная очередь брызг густо оросила Снегирёву все джинсы. Пока он додумывал человеколюбивую мысль о чьей-то жене в роддоме и иных экстренных обстоятельствах, могущих превратить нормального человека в безумного лихача, «Жигули» сбросили скорость, подкатили к той самой парадной, куда тётя Фира велела ему подойти, и остановились, взвизгнув плохо отрегулированными тормозами. Открылась дверца, наружу неторопливо вылез крупный молодой парень, отпер багажник и стал опять-таки очень неспешно вытаскивать связку картонных коробок.
Снегирёв переложил из руки в руку тёти-Фирину сумку (он инстинктивно спрятал её за собой от потопа) и продолжал идти. Достигнув подъезда, он остановился у двери. Парень между тем закончил выгрузку и потащил коробки в дом.
– Чё встал на дороге?.. – рявкнул он на мешавшего ему Снегирёва.
Тот свободной рукой оттянул насквозь мокрые джинсы:
– Тряпочки не найдётся?
Откуда ему было знать, что к Вале Новомосковских с утра пораньше придрался на площади Победы невозмутимый гаишник и битых полчаса растолковывал ему всю глубину его заблуждений, после чего заставил отогнать машину в тихий проезд, вызвал коллегу и затеял всестороннее изучение технического состояния автомобиля. Валя и так-то ангельским характером не отличался, а в данный момент, опоздав в четырнадцать разных мест, был попросту взрывоопасен.
– Отвали на хрен, блин, говно!.. – выдал он так несказанное проклятым ментам.
Опыт всей предыдущей жизни Снегирёва тpeбoвaл уступить и ни в коем случае не связываться. Он с удивившим его самого безразличием послал этот опыт примерно туда же, куда только что послали его самого. Снимать рюкзак было лень; он не спеша оторвал от земли правую ногу, и короткий удар взорвал замызганную фару машины. Ему было, собственно, всё равно, кто такой этот малый и что у него за друзья.
Валя обернулся и увидел причинённый ущерб. Коробки полетели на асфальт, он живо оказался у водительской дверцы и выдернул из-под сиденья монтировку.
– А ты, значит, крутой? – зловеще поинтересовался он, идя на сближение с Алексеем. – Крутой, значит, да?..
Тётя Фира заметила неладное и бежала к ним старческой шаткой рысцой, схватив под мышку кота. Васька со жгучим интересом таращил жёлтые глазища, пышный хвост развевался. Снегирёв держал в руках тёти-Фирину сумку и равнодушно смотрел на Валю Новомосковских. Когда тот пообещал включить разом все счётчики и замахнулся, придавая весу словам, в блёклых глазах возникло подобие интереса, но и только, и разгневанный Валя – сто шесть кило добротного мяса – необъяснимо смутился. Он привык к несколько иной реакции на свои габариты да с монтировкой, занесённой наотмашь. При таких обстоятельствах на него редко взирали с задумчивым любопытством сытого удава, повстречавшего ещё одного кролика…
