Бронепоезд даже внутри охраняемой товарной станции и сам по себе был под надзором солдат из его экипажа. Но охранять его их заставляли скорее для проформы, – чтобы не расслаблялись и службу помнили. Ведь и город был сильно укреплен: еще один кордон присутствовал. К тому же не случалось в Мостах пока что ничего такого, что могло бы насторожить немцев. Поэтому фрицы чувствовали себя здесь в безопасности. Так что двое часовых шлялись вдоль железной гусеницы с совершенно отсутствующим видом и выражением невыразимой скуки на лицах.
И то сказать. Служба на бронепоезде – это совсем не катание в мягком вагоне. Уж Томашевич-то это знал. Бронированный гроб вагона болтает, выстрелы бьют по ушам, внутри не продохнуть от порохового дыма… Так что, оказавшись на отдыхе, солдаты несколько расслаблялись, несмотря на все усилия командиров по поддержанию дисциплины. Вдобавок возле вокзала в этот вечер творилось черт знает что. Скопилось аж четыре эшелона. То ли опять партизаны что-то взорвали на железке, то ли еще какая неприятность вышла у фрицев, – но на станции и вокруг нее было суетливо и людно. Немецкие солдаты из эшелонов двинулись в самоход и теперь шакалили вокруг вокзального здания. Благо тут имелись люди, торговавшие самогонкой, и даже какие-то девки шлендрали.
Томашевич с деловитым видом прохаживался вдоль одного из поездов, с серьезным видом постукивая по буксам. Таким образом он достиг конца состава. Впереди виднелась стрелка, ведущая на запасной путь, на котором стоял «броник». Совсем недалеко высились контрольные и пулеметные платформы, а за ними – крутой камуфляжный лоб броневагона.
Томашевич задержался возле стрелки, подождав, пока часовой потопает в хвост бронепоезда. Выбрав момент, железнодорожник проскочил отделяющее его от поезда пространство и нырнул под контрольную платформу. Дальше пришлось ползти на карачках. Опыт старого путейщика помог проползти под платформами и протиснуться под щит броневагона, прежде чем послышались шаги часового, идущего с противоположной стороны. Тут было спокойнее. С боков броневые плиты наполовину закрывали колеса, так что разглядеть в темноте распластавшегося на шпалах человека было непросто.
Фриц протопал – Томашевич прикрепил две мины на ходовую тележку и двинулся дальше. Это был самый верный способ вывести бронепоезд из строя. Ходовая часть-то была не бронированная!
Железнодорожник пополз дальше. Еще две мины он прикрепил под задней тележкой вагона. «Магниток» оставалось мало, поэтому под второй вагон он прикрепил всего пару. Затем протиснулся под паровоз, где установил все остальные. Теперь надо было выбираться тем же путем.
Он начал движение, но тут от головы бронепоезда раздались какие-то пьяные голоса. Говорили по-немецки. Томашевич знал язык с пятого на десятое, но понял, что какие-то нетрезвые люди высказываются не слишком уважительно по отношению к экипажу бронепоезда. А, ну все ясно. Один из поездов, стоявших на станции, вез с фронта то ли отпускников, то ли еще кого-то. Таких немцев путеец насмотрелся. Все они, одетые в обтрепанную форму, были наглыми и какими-то одичавшими. Вестимо, не слишком сладкой была их фронтовая жизнь. Фронтовики испытывали вполне понятную неприязнь к тыловым крысам. И, выпив, не упускали случая высказать, что думают о тех, кто отсиживается в тылу. Вот и эти, видать, выпив бутылку самогонки, в нее же и полезли. Судя по интонациям и пьяному хохоту, они изощрялись в остроумии, обкладывая бронепоезд и его команду.
Часовые, конечно, не реагировали. Но над головой Томашевича загрохотала броневая дверца – и он увидел несколько пар ног, двигавшихся в сторону фронтовиков. Черт! Только драки между фрицами ему не хватало. Солдатская драка – она ведь как пожар. В любой армии. На выручку своим бросятся все, кто рядом. Потом подоспеет охрана и фельджандармы… Каша может завариться до неба – и черт поймет, как теперь смываться.
Со стороны вокзала ругань шла уже с двух сторон. Послышалось слово «партизанен». Это небось бойцы панцера отвечают, что они тут тоже не прохлаждаются. Томашевич и в Первую мировую, и в Гражданскую видал всякое. Да и немецкие солдаты в этом смысле ничем не отличались от русских. Какая пару месяцев назад была знатная драка между какими-то армейскими гренадерами и эсэсами!.. Томашевич понимал, что сейчас пойдут в ход кулаки и солдатские ремни.
Но тут откуда-то сбоку донесся властный басовитый крик:
– Хальт!
Дальше последовала громовая брань. Это понимал даже Томашевич. Какой-то тип – судя по интонациям, начальник – называл солдат разными домашними животными и девицами легкого поведения, а также обещал произвести с ними половое сношение в разных извращенных формах.
Речь имела эффект. Свара затихла, солдаты бронепоезда протопали обратно и заползли в вагон. Хлопнула броневая дверь. Томашевич, не теряя времени, прополз под платформами и выскочил на волю. Осталось благополучно укрыться в окрестностях станции и заняться своими непосредственными делами. Во дела-то на белом свете случаются, усмехнулся он. Немецкий командир помог выполнить задание… Часовой механизм на минах был установлен на десять часов. Теперь оставалось только надеяться, что бронепоезд утром выйдет на линию, и жалеть, что не доведется увидеть дальнейшее представление.
10 июня, перегон Мосты – Волковыск
Бронепоезд двинулся на рассвете. Свистнул паровоз, тяжелая махина медленно выползла на главный путь и неспешно двинулась в сторону Волковыска.
Командир бронепоезда, гауптман Курт Шуле – тот самый, который вчера вечером пресек назревающую драку, – находился не в командирской рубке, а на открытой площадке возле зенитного орудия первого вагона. Отсюда открывался лучший обзор, да и тошно было сидеть в железной коробке. Утром еще ничего, а вот когда она накалится под солнцем… Впрочем, зимой куда хуже – все это сооружение промерзает. Можно подумать, конструкторы не знали, что в России зимы очень холодные. Гауптман осматривал русские бронепоезда, захваченные в сорок первом – и отметил, что они были куда лучше приспособлены для этой местности. Немецкие спецы явно многого не продумали.
Гауптман, здоровенный мужчина с мясистым грубым лицом, со скукой озирал до чертиков знакомый путь, на котором он изучил буквально каждый куст. Вот показался мост через Неман, с обеих сторон которого были оборудованы дзоты и пулеметные гнезда. Часовые приветливо махали руками. Это ясно – подчиненная Шуле боевая единица производила впечатление и внушала уверенность в завтрашнем дне. Что с такой громадиной могут поделать партизаны? Но в глубине души гауптман был недоволен своей службой. Он понимал, что играет всего лишь роль бесполезного громоздкого пугала. Эти русские, что сидят в лесу – которых называют то бандитами, то парашютистами, – совсем не дураки и не самоубийцы, чтобы соваться под огонь многочисленных пушек и пулеметов бронепоезда. Почти всегда они успевали отойти до того, как вверенная ему техника подходила на расстояние выстрела. Раньше, еще в другом районе, Шуле пытался высаживать с бронепоезда десанты в лес, в погоню за партизанами. Но всего лишь напрасно терял людей. Да вон хоть взять последний бой с партизанами, который шел неподалеку. Газета говорила о множестве уничтоженных большевиков, о том, что теперь они долго не посмеют высунуться из своего леса. Но у солдат свои источники информации. Все отзывались об операции не слишком лестно. Партизан не выкурили, положили множество людей… А бронепоезд? Он ничем не мог помочь. Его пушки просто-напросто не доставали до места боя. Тут нужно другое – легкие бронедрезины. Много бронедрезин. Но где ж их взять? Болтается в Мостах какая-то самоделка, переделанная из русского броневика, которая вечно ломается…
