– Я принесу кофе, – говорит Себастьян. – Будете?
Он морщит лоб.
– Или лучше травяной чай?..
– Кофе был бы в самый раз, – отвечаю я. – Но ваша сотрудница на ресепшн уже сказала, что принесет…
– Наверняка. – Он снова приветливо улыбается. – Но она подвернула ногу и делает вид, словно все в порядке, а приказов не слушается. Вы же не будете против?
– Нет, конечно.
Он быстро выходит, а я подхожу к книжному шкафу. По нему, как и по всему остальному в комнате, угадывается личность хозяина: деловая литература, романы, этнические фигурки. На верхней полке нет ничего, кроме двух современных ваз, при виде которых меня охватывает знакомый зуд. Та, что слева, накренилась, и у меня руки чешутся ее поправить.
Это не мое дело, твердо говорю себе. Это не мои вазы. И проблема не моя. И вообще я туда не смотрю.
Да, но как я могу туда не смотреть? Пальцы уже зашевелились и выбивают барабанную дробь. Как можно жить с накренившимися вазами? Он что, не заметил? Его это не бесит? Я смотрю на безобразие и притоптываю ногой: вперед-наискосок-назад, вперед-наискосок-назад. Это так легко поправить. Секундное дело. В сущности…
Все, больше не могу. Ее надо переставить. Делаю шаг вперед, протягиваю руку, и в тот миг, когда я поправляю вазу, за спиной у меня раздается голос Себастьяна:
– Эти вазы не трогали с тех пор, как их сюда поставила моя бабушка. Прямо перед смертью.
Что? О черт!
Я в ужасе разворачиваюсь и вижу Себастьяна с двумя чашками кофе.
– О господи, Себастьян, извините, пожалуйста! – выпаливаю я. – Мне не следовало… Просто она накренилась, и у меня руки чесались ее поправить. Я виновата. – Я пристыженно опускаю голову. – Вечно мне надо все пофиксить, а в результате я только все порчу…
– Не воспринимайте всерьез, – перебивает он меня. – Это я виноват: всегда всех накручиваю. Извините. Кстати, меня можно называть Себ и обращаться ко мне на «ты».
Он озорно улыбается, и я невольно смеюсь, хотя у самой все еще колотится сердце. А вдруг это правда – про бабушку?
А если там ее прах?! От жуткой мысли меня передергивает. Ввалилась в чужой кабинет и перевернула мемориал любимой родственницы.
– Что-то не так? – Себ внимательно смотрит на меня.
– Я подумала: а вдруг там прах твоей бабушки? – бухаю я, не подумав.
– Да, неловко было бы, – кивает он. – Только, по счастью, бабушкин прах мирно покоится во дворе церкви.
Угомониться бы на этом, но у меня развязывается язык. Что такое?
– Мы развеяли папин прах над морем, – вырывается у меня. – Это была катастрофа. Мы бросили пепел навстречу волнам, но день был ветреный, все полетело обратно, мама отмахивалась и твердила: «Майк, ступай в море, засранец, ты же туда хотел», а потом еще прибежала собака…
Я прерываюсь.
– Прости. Неважно.
Я с ужасом вспоминаю, что у Себа умерла вся семья. А я тут про прах болтаю. Заткнись, Фикси.
– Ну… – произносит Себ после паузы. – Начнем?
– Да! Прости. Конечно…
Дернул черт полезть к этой вазе, думаю я, садясь в кресло. До чего я зла на себя! Почему меня жизнь ничему не учит? Могу я что-нибудь с собой сделать? Да, решаю я. Могу. И сделаю. Когда у меня в следующий раз засвербит, если это не что-нибудь жизненно-важное, я удержусь. Возьму и ничего не сделаю.
– Но я бы все-таки хотел дослушать, – говорит Себ, садясь. – Что случилось с собакой?
– Не спрашивай! – Я выразительно закатываю глаза, и он хохочет – по-мальчишески, заразительно, как тогда в кофейне.
Наконец Себ умолкает и вопросительно смотрит на меня.
Пора перейти к тому, для чего я пришла. Но меня все еще трясет. Нужно собраться.
– Хорошо у тебя тут, – говорю я.
– Нравится? – отзывается он. – Я рад.
– Некоторые офисы словно запугать хотят, – отчаянно лепечу я. – А этот как будто хочет сказать…
Я озираюсь в поисках подсказки.
– Словно говорит: «Плевать, все будет просто прекрасно!»
– Ага! – Себу нравится моя теория. – Отлично.
Я отпиваю кофе, чтобы потянуть время, Себ делает то же самое, и повисает настороженная тишина.
Давай, Фикси. Скажи. Просто выложи как есть.
– Словом, я пришла с твоим долговым обязательством! – сообщаю я так беззаботно, как только могу.
– Замечательно! – Кажется, Себ искренне рад. – Я надеялся, что ты придешь.
Становится чуть легче. Он хотя бы не забыл. И не рассердился. С другой стороны, он еще не знает, что у меня на уме.
– Итак… – Я снова глотаю кофе. – В первую очередь я хочу спросить. Ты это серьезно?
– Конечно, серьезно! – Себ явно удивлен. – Это было искреннее предложение. Я в долгу перед тобой и за твою доброту хочу отплатить в меру своих возможностей. Ты сохранила манжету?
На его губах появляется улыбка.
– Конечно! – Я вытаскиваю манжету из сумочки. – Проверь.
Себ протягивает руку, берет манжету и осматривает ее с шутливой серьезностью.
– Да! – объявляет он наконец. – Признаю ее подлинность!
Он подталкивает манжету через стол и в упор смотрит на меня.
– Так что я могу для тебя сделать? – Его глаза вспыхивают. – Хочешь получить консультацию по инвестициям? Потому что…
– Нет. Не это. – Сводит под ложечкой, но я сжимаю волю в кулак. – Что-то другое.
Я сглатываю.
Давай, говори наконец!
– Конечно. Что угодно. Насчет шоколадного маффина не надумала?
И Себ снова смеется.
– Нет. Это не маффин. – Я вцепляюсь ногтями в ладонь. И заставляю себя посмотреть Себу в глаза. – Не маффин. Работа.
– Работа?
В первый момент он не может скрыть своего потрясения.
– Извини! – спохватывается Себ, поняв, что я заметила его реакцию. – Я не хотел, чтобы это прозвучало так… резко. Просто я не… Работа. Надо же. Ну ладно.
Он говорит, а я вижу, как работает его мозг, как вращаются шестеренки. Мне не приходится напоминать, что Себ обещал «что угодно». Он и сам помнит.
– Я знаю, это много, – быстро говорю я. – Очень много. Но я подумала… Вдруг мы поможем друг другу? Я слышала тот разговор в кофейне: ты сказал, что никак не подыщешь подходящего человека на небольшую должность. Тебе был нужен кто-то энергичный, знающий настоящую жизнь, умеющий влиться в коллектив, готовый учиться… Не просто выпускник какой-нибудь. Кто-то другой.
Себ слушает и постепенно расслабляется. Он подается вперед и вглядывается в мое лицо так, словно видит впервые.
