– Фикси, – Райан снова вяло улыбается. – Ты умеешь подбодрить.
– Я действительно так думаю, – тихо говорю я.
Я уже надеюсь, что Райан сейчас наклонится и поцелует меня, но ничего подобного не происходит. Он встает и поворачивается к столику с наградами. Мы этой комнатой почти не пользуемся, и я привыкла, что на них никто не обращает внимания. Кроме мамы, конечно. Но теперь Райан с интересом разглядывает каждый кубок.
– Я и забыл про твое фигурное катание, – говорит он. – Наверное, ты и об этом мечтала? Что случилось?
– А, это… – Знакомый укол в сердце. – Так, пустяки. Забудь.
Я тоже встаю и нехотя слежу за его взглядом.
– Но посмотри, у тебя же получалось! Я так и не понял, почему ты бросила коньки.
Он берет фотографию в рамке. Я, тринадцатилетняя, в аквамариновом платье, делаю «ласточку» на льду.
– Да просто интерес пропал, – слабо улыбаюсь я и отворачиваюсь в сторону.
Фотография вызывает тяжелые воспоминания: это тот самый день, когда все изменилось. Я работала над программой месяцами, вся семья пришла, чтобы меня поддержать.
Если я закрою глаза, то снова перенесусь на каток, за многие годы ставший для меня вторым домом. Вспомню сухой морозный воздух. Шелковую отделку на платье. Мрачный Джейк вызывающе смотрел, как мама суетится вокруг меня с фотоаппаратом. Он злился: мама застукала его с бутылкой и перестала давать деньги на карманные расходы. А отыгрался он на мне. Я думала, он подошел, чтобы пожелать мне удачи. И меньше всего была готова к тому, что произошло на самом деле.
– Сколько часов? – прошипел Джейк мне на ухо. – Сколько долбаных часов мне пришлось тут торчать, глядя, как ты катаешься? Мама на этом помешалась, папа тоже тащится, ну а мы с Николь? Ты понимаешь, что нам жизнь сломала?
И ушел, прежде чем я опомнилась. Меня всю трясло.
Я могла бы обвинить Джейка в своем провале. Сказать, что он выбил меня из колеи, и в этом была бы доля истины. Я каталась, а у меня дрожали ноги. Я никогда, ни разу в жизни не предполагала, что в моем фигурном катании может быть что-то плохое. Я всегда считала, что Джейк и Николь гордятся мной. Мама так говорила!
Но теперь я смотрела на все глазами брата. Мамина зацикленность. Деньги, потраченные на тренировки и костюмы. Все сосредоточено на мне. Это стало очевидным до боли. И я не смогла сконцентрироваться на своей задаче и упала. Скверно упала.
Потом все твердили мне: не переживай, на тренировках же получалось, значит, в следующий раз получится. Но в душе я в это не верила. Через три месяца я окончательно забросила фигурное катание, хотя Джеймс, мой тренер, и пытался меня отговорить.
Я не могу обвинять во всем одного Джейка. Дело было во мне. В моем характере. Лучшие фигуристы – прирожденные артисты. На публике они расцветают. Брат завидует? Их бы это только подстегнуло. Перед прыжком они подумали бы: да пошел ты! И сделали бы все еще лучше. А я после выпада Джейка, прыгая, думала: прости меня.
Беда в том, что чувство вины до добра не доводит. Оно тянет вниз. Под конец я с трудом отрывала ноги от льда.
– Ты еще катаешься? – спрашивает Райан, и я чувствую, как мое лицо сводит судорогой.
– Нет, – коротко отвечаю я, но спохватываюсь, что это прозвучало слишком резко. И добавляю: – Я пробовала снова после выпускного. Ни в каких соревнованиях не участвовала, получила квалификацию тренера и обучала новичков.
– Тебя, наверное, от катков тошнит, – смеется он.
– Точно, – соглашаюсь я, хоть это и неправда. Я все еще люблю катки. Хожу в «Сомерсет Хаус» каждый год, как только там заливают лед. С радостью смотрю, как бегают, кружатся, шлепаются люди на коньках. Но сама стою в стороне.
Я забираю у Райана фотографию и осматриваюсь в поисках чего-нибудь другого, но тут вваливается Джейк с пивом.
– Вот вы где! – восклицает он почти обвиняющим тоном.
– Ты маме помог? – спрашиваю я, но Джейк пропускает мои слова мимо ушей. Видит фотографию у меня в руках и закатывает глаза.
– Хвастаешься былой славой, Фикси? Видел бы ты, как она плюхнулась на задницу, – со смешком обращается он к Райану. – Классика. Жаль, я не заснял.
– Не верю. – Райан подмигивает мне. – Готов спорить, ты никогда не плюхалась на задницу.
Я молча ставлю фотографию обратно на комод. Я никогда не упоминала тот день при Джейке. И к тому разговору мы больше не возвращались. Он хоть знает, как меня приложил?
К черту! Жизнь продолжается.
– Постойте! – Меня осеняет идея. – Райан, а ты ведь мог бы поработать немного у нас в магазине. Попробуешь себя в розничной торговле. Мы тебя всему научим! А потом переберешься во что-нибудь… посолиднее.
Выдаю это как обычное деловое предложение, а у самой сердце заходится от безумной надежды. Это же идеально! Буду видеть его каждый день, он почувствует себя членом семьи…
– На этот счет я не уверен. – Райан морщит загорелый нос. – Мне будет неловко на вас работать. Джейк, старик, это ты мне пива принес?
Я изображаю улыбку, лишь бы не выдать своего разочарования. Почему он решил, будто это неловко? Ничего подобного! Но настаивать бесполезно. Не хочет работать у нас в магазине – его дело.
– Так ты помог маме? – снова спрашиваю я Джейка. – Или, может, Николь помогла?
– Господи, Фикси, отвяжись! – закатывает глаза Джейк. – Я маму даже не видел.
С появлением Джейка лопается волшебная защитная оболочка, в которой мы уединились. И внезапно на меня снова накатывает чувство вины. Это я увильнула от работы. Позабыла о празднике и вообще обо всем, кроме нас с Райаном.
– Пойду посмотрю, как там мама, – говорю я. – Вы же ее знаете. Наверняка она опять на кухне.
Благородство тут ни при чем. Мне нужно успокоиться, побыв рядом с мамой. Джейк выбивает меня из колеи, как будто для этого мало одного Райана. Срочно нужна инъекция маминого спокойного, любящего, ободряющего голоса. Пусть скажет что-нибудь такое, отчего я улыбнусь и посмотрю на все совсем другими глазами.
По дороге я заглядываю в гостиную. Все расселись: кто на стульях, кто на полу, болтают, курят и жуют. Но мамы тут, конечно, нету. Я так и знала.
– Мам? – зову я, направляясь по коридору в глубь дома. – Мам, ты здесь?
Я замечаю знакомую голубую ткань через приоткрытую кухонную дверь, но почему-то она не там, где надо. Я ускоряю шаг, хмурюсь, пытаясь осмыслить увиденное. Что-то не так, но я не пойму…
– Мам?..
Я широко распахиваю дверь, и сердце замирает от ужаса.
Мама неподвижно лежит на столе. Рука сжимает кондитерский мешочек, волосы закрывают лицо.
– Мама… – сдавленно окликаю я. – Мам!
Я осторожно касаюсь ее плеча, но она не отвечает, и тогда все у меня внутри сводит от ужаса.
