Искусствоведы много писали о ее красоте, об этом лице, которое потрясло Модильяни. Художник, привыкший писать хорошеньких, часто нагих девушек, был очарован его своеобычной прелестью. И она стала его музой, женщиной его жизни, той, кого он никогда не писал обнаженной. В грациозной, воздушной фигуре Жанны было что-то лебединое, в мягком взгляде таилась неуловимая печаль. С каждым днем этот волшебный портрет все сильнее притягивал Антуана. Жанна заставляла его забывать о ходе времени. Он продолжал разговаривать с ней, точно с родственной душой. Это успокаивало, утешало его. Каждый из нас ищет свой собственный путь к исцелению. Можно ли излечиться, доверяясь картине? В наши дни часто говорят об арт-терапии, о занятии творчеством, позволяющем выразить свои душевные муки, разобраться в себе через интуитивные поиски вдохновения. Но в данном случае дело обстояло совсем иначе. Созерцание красоты помогало Антуану забыть об уродстве окружающего мира. И так было всегда. Стоило ему почувствовать недомогание, как он шел в музей – побродить по залам. Волшебная сила искусства служила ему самым надежным средством от собственной уязвимости.
6
По-английски:
Toilets are located at the main entrance.
* * *
По-немецки:
Die Toiletten sind am Haupteingang.
* * *
По-испански:
Los baсos se encuentran en la entrada principal.
* * *
По-китайски:
洗手间位于正门旁
* * *
По-японски:
トイレはメインの入り口の近くにございます。
* * *
По-русски:
Tyaлеты pacположены y главного входа.
* * *
По-итальянски:
Il bagno si trova presso l’ingresso principale.
* * *
По-арабски:
7
А несколько дней спустя произошло событие, слегка изменившее ход вещей. Один из гидов, довольно высокий и стройный парень, которого звали, судя по беджу, Фабьен, рассказывал посетителям о жизни Модильяни. Антуан уже не впервые видел этого молодца; его рассказ не отличался глубиной анализа, но в общем он делал свою работу с положенным профессиональным усердием. Обычно он сопровождал небольшие, человек по десять, группы, состоявшие в основном из пожилых дам, членов общества «Друзья музея». Вероятно, их абонемент давал право на осмотр выставки в сопровождении гида, и, судя по всему, дамы были счастливы, что заполучили именно Фабьена; они заранее восхищались его экскурсией по той простой причине, что он молод и привлекателен.
Антуан уже имел случай убедиться в говорливости Фабьена и считал его типичным представителем племени студентов художественных школ, которые подрабатывали, водя экскурсии. На самом деле Антуан заблуждался: Фабьену уже перевалило за тридцать, он был наделен всеми качествами профессионального, знающего гида. И это занятие являлось для него вовсе не побочным, студенческим приработком. Антуан все чаще ошибался в оценках встреченных им мужчин и женщин. А ему стоило сосредоточиться на фактах: сейчас гид излагал биографию Модильяни. Он чересчур долго повествовал о детстве художника, омраченном болезнью, зато всего в нескольких коротких фразах упомянул о его довольно-таки сложных отношениях с Пикассо. Рассказ о женщинах Модильяни оказался более подробным, словно Фабьену доставляло удовольствие ставить себя на его место, воображать, как он пишет обнаженные девичьи тела. Затем он перешел к агонии художника. В этот ранний час в музее было довольно мало посетителей, и Антуан мог не так бдительно следить за своей половиной зала, поэтому он внимательно слушал:
«Ему сделали укол, чтобы снять боль, но через несколько часов он скончался. Эта смерть буквально потрясла сообщество художников. На похоронах Модильяни присутствовало более тысячи человек».
– Ну надо же! – заметила одна из старушек с легкой завистью в голосе.
«А потом все, конечно, обсуждали еще одну трагедию: Жанна Эбютерн, узнав о смерти мужа, покончила с собой. Она выбросилась из окна, с шестого этажа, будучи беременной их вторым ребенком…»
– О-о-о, какой ужас!.. – запричитали дамы жалобным хором.
Антуан встал и подошел к их группе, но тут остановился и замер. Посетительницы недоуменно поглядывали на него. Наконец он решился заговорить:
– Прошу прощения, что вмешиваюсь… но на самом деле Жанна, узнав о смерти Модильяни, покончила с собой не сразу. Она погибла днем позже, после того как сделала нечто замечательное…
– Вот как? Что же она сделала? – спросила одна из дам.
– Она помолилась у его гроба, потом отрезала у себя прядь волос и положила ему на грудь…
– О, как трогательно! – восхищенно сказала дама, представив себе этот последний знак любви.
Фабьен, стоявший рядом, был глубоко шокирован неожиданным вторжением какого-то музейного смотрителя в свое заповедное царство. И хотя многие его слушательницы сочли очаровательным тот факт, что простой смотритель обладает такими познаниями, сам Фабьен расценил его выходку как посягательство на свои права гида. Испепелив Антуана взглядом, он сквозь зубы поблагодарил его за «ценный вклад» и увел свою группу в следующий зал.
Антуан вернулся на свое место и вскоре забыл об этом инциденте. Его вдохновил какой-то неосознанный порыв, скрытая сила, которая иногда толкает людей на поступки, совершенно им не свойственные. Каким образом он, запуганный изгой общества, выступил перед группой посетителей с такой непринужденной легкостью?! Однако его эскапада стала всего лишь коротким отклонением от взятой линии. Антуан снова вернулся к своей нынешней жалкой ипостаси, и этот рабочий день прошел точно так же, как все предыдущие. Ален, сидевший в другом конце зала, временами бросал на него какие-то странные взгляды – наверно, осуждал его поведение. Однако дело обстояло иначе: Одетта (или Анриетта?) решила бросить мужа. Два дня назад она холодно объявила ему, перед тем как лечь спать: «Ален, мне нужно с тобой поговорить». Вообще-то, когда один из супругов предупреждает другого, что нужно «поговорить», это уже недобрый знак. Но Ален не сразу заподозрил опасность: он знал склонность жены анализировать все на свете – она была мастерицей рассуждать на любые темы – и давно уже понял, что в такие минуты лучше все бросить и слушать. Однако на сей раз ее взгляд был совсем уж чужим. Еще до того как она заговорила, он уловил в ее глазах, в глубине ее зрачков, угрозу их счастью и, наконец, услышал самое страшное. Жена объявила Алену, что у нее связь с неким Бертраном Девассером, совладельцем того самого гаража, где он работал до музея. Она собиралась уехать с любовником в Дижон, где ему предложили выгодную работу. У Алена отнялся язык, он даже не смог ответить и молча покорился неизбежному. Никогда и никому он не расскажет об этой катастрофе и отныне будет носить горе в себе.
