Возвращаясь к одному и тому же, Изабель и Тьерри вспоминали последние годы. Было трудно определить, когда все изменилось. К тому же тут они друг с другом не соглашались. Матери казалось, что Камилла погрузилась в апатию внезапно, а отцу – что ее болезненное состояние развилось постепенно. Но какая разница, результат ведь один. Камилла больше не была прежней жизнерадостной девочкой, вся ее беззаботность улетучилась.
Изабель часами сидела в интернете, пытаясь понять, что же произошло, сравнивая чужие жизни с симптомами, которые, по ее мнению, обнаруживались у Камиллы. Шизофрения, биполярное расстройство, депрессия? Интернетные истории были одна другой страшнее. Нет, следовало кончать с форумами и наконец обратиться к специалисту. Их семейный врач мало что понимал в психических отклонениях
[21], но жаждал помочь. Этот врач обычно принимал чрезвычайно серьезный вид, словно желая, чтобы полученные им дипломы отразились у него на лице. Он обратился к Камилле, как к ребенку:
– Скажи мне, что тебя беспокоит. Твоя мама говорит, что ты почти ничего не ешь. У тебя что-нибудь болит?
– …
Камилле тогда только что исполнилось шестнадцать. Родители уже давно волновались из-за нее. Ведь она всегда училась блестяще, а сейчас отказывалась ходить в лицей. Мать без конца спрашивала, не произошло ли чего-то неприятного, но ответ всегда был один: нет, ничего. Просто утром она не хотела вставать. И однажды прошептала: «У меня внутри такая тяжесть, что ее невозможно поднять». Мать уже слышала похожие фразы в больнице от депрессивных пациентов. Любое действие становится невыносимо трудным. Изабель вообразила, что, если помочь дочери в быту, облегчить ее передвижения, она снова обретет энергию. Надо утром отвозить Камиллу в лицей, вечером из лицея домой. Но ничего не изменилось. Камилла не хотела вылезать из постели. Изабель испытывала ужасающее чувство бессилия.
Сидящий рядом с Камиллой доктор не знал, что сказать. Он измерил ей давление, пощупал железки, велел покашлять, встать, затем снова лечь, пытаясь за привычными жестами скрыть свою растерянность. Анализы крови показывали абсолютную норму.
– Ты можешь мне все сказать. Ты знаешь, что я ваш друг. Я тебя помню с тех пор, как ты была совсем маленькая.
– Я знаю.
– Ну так скажи, что с тобой. Где у тебя болит?
– У меня нигде не болит, – твердо ответила Камилла, надеясь на этом положить конец консультации. Она хотела, чтобы ее оставили в покое. Когда она была одна и в темноте, боль становилась почти терпимой.
Но мать не желала опускать руки. «Доченька, прошу тебя… скажи доктору, что с тобой… ты же вчера мне говорила… что плохо себя чувствуешь…» Никакой реакции. Все равно что обращаться к стенке. Доктор встал и сделал знак Изабель. На него словно бы снизошло некое врачебное откровение, а с ним и решение проблемы. Он прошептал: «Иногда дети не хотят говорить при родителях. Может, тебе лучше выйти. Надо попробовать…» Изабель вышла.
Доктор появился через несколько минут, все его попытки разговорить девочку ни к чему не привели. Чувствовалось, что ему хочется сказать: «Ничего у нее нет. Как всем соплячкам в этом возрасте, ей просто надо привлечь к себе внимание». Но, увидев обеспокоенное лицо матери, он понял, что не стоит, и прибегнул к традиционным банальностям:
– Знаешь, я думаю, что в ее годы это обычное дело.
– Правда?
– Да. Детство кончилось, а ведь детство – это райское существование. Тебя любят и балуют, ты центр мира. А тут надо расти. И ты понимаешь, что жизнь – трудная штука. Помню, что я сам в этом возрасте впадал в меланхолию. Нет, правда, Иза, не беспокойся… Классическая молодежная хандра. Ко мне много приходит таких подростков, некоторые становятся готами и одеваются только в черное.
– Камилла ничего такого не делает.
– Я знаю. Но говорю тебе, в этом возрасте почти все обязательно чувствуют себя неприкаянными. Одни курят наркотики, другие не вылезают из постели. Честное слово, тебе почти что повезло, могло быть гораздо хуже. Что поделаешь, неприятный момент, надо его пережить.
– Надеюсь, что ты прав.
– Поверь мне. Нужно постараться ее отвлечь.
– Она больше ничего не хочет.
– А школа? Она много пропустила?
– Неделю с чем-то. Сегодня утром я пыталась заставить ее пойти, она устроила истерику. Я уж не знаю, что делать.
– Я могу ей прописать что-нибудь успокоительное, но, на мой взгляд, это не поможет.
Помолчав и поколебавшись, он добавил:
– Может, стоило бы показать ее психиатру.
– Она не сумасшедшая.
– Я этого не говорил. Я прекрасно знаю, что она не… но она безусловно нуждается в наблюдении. Причем в наблюдении специалиста.
– Не понимаю тебя. Сначала ты говоришь, что это классическая хандра, а теперь хочешь отправить ее…
– Я вместе с тобой ищу решение. Я только хочу сказать, что нужно использовать разные возможности. А рисование? Она вроде так любила рисовать.
– Да, но теперь и с этим покончено. Можно сказать, сейчас она вообще ничего не любит.
Внезапно врачу пришла в голову новая мысль.
– Ты уверена, что с ней ничего не случилось?
– Что ты хочешь сказать?
– Ты уверена, что в ее жизни ничего не произошло?
– Например?
– Ну, не знаю… Какая-нибудь история с мальчиком, что-то такое…
– Нет, она бы мне сказала. Мы друг другу все говорим.
Но Изабель произнесла эту фразу без всякой убежденности: она не понимала собственную дочь. Откровенно говоря, дело обстояло еще хуже: она ее не узнавала. В конце концов она сказала:
– Ты думаешь, она от меня что-то скрыла?
– Не знаю, может быть. У нее нет дневника?
– Нет.
– Аккаунт в «Фейсбуке»?
– По-моему, она его деактивировала.
– По-твоему или точно?
– Точно.
– Подумай. Позвони ее знакомым. Вдруг что-нибудь найдешь.
– Хорошо, – ответила Изабель. Да, в жизнь дочери придется вмешаться.
– Во всяком случае, я всегда готов помочь. Тебе и твоим.
– Спасибо за все.
Врач дружески попрощался с Изабель. Она предложила ему чего-нибудь выпить, но он отказался. Они с Тьерри были большими друзьями, и, хотя в нынешней ситуации не крылось ничего двусмысленного, что-то его смущало. Он и сам не понимал что. Может быть, атмосфера этого дома. Какая-то тяжелая. По зрелом размышлении, дело тут не в обычном кризисе переходного возраста. Что-то должно было произойти, что-то очень серьезное.
3
В тот же день, немного позже, из очередной поездки вернулся Тьерри. Жена рассказала ему о визите врача. Тьерри счел, что помочь Камилле не сможет никакой специалист. Во время поездки он постоянно думал о ней и пришел к выводу, что только он сам способен что-то сделать. Он постарается работать меньше. «Я нужен дочке, и все тут». Было уже больше десяти вечера, но он все-таки решил поговорить с Камиллой. Три раза стукнул ей в дверь
[22]. Камилла не ответила, но Тьерри все же открыл дверь. К его величайшему изумлению, дочка рисовала и так была этим поглощена, что ничего не слышала. Какая радость для отца – ведь она так давно не брала в руки карандаш!
